Мы все трое вошли в дом. В этом доме было не только холодно и сыро, но и душно. В коридоре за дверью стоял перепуганный, расстроенный маленький человек в сером сюртуке, очень вежливый, с мягким голосом.

– Пройдите, пожалуйста, вниз, мистер Баккет, - сказал он.
– Леди извинит меня за то, что я веду вас в кухню, - в будни она заменяет нам гостиную. В чулане при кухне обычно спит Гуся; она и сейчас там, бедняжка, и так мучается, просто ужас!

Мы стали спускаться по лестнице, а за нами следовал мистер Снегсби так звали маленького человека, как я скоро узнала. В кухне у огня сидела миссис Снегсби и глаза у нее были очень красные, а лицо очень суровое.

– Крошечка, - начал мистер Снегсби, входя следом за нами, - не лучше ли нам прекратить, - говоря напрямик, дорогая, - прекратить вражду хоть на одну минутку за всю эту длинную ночь? К нам пришли инспектор Баккет, мистер Вудкорт и одна леди.

Миссис Снегсби очень удивилась, да и немудрено, и, оглядев нас всех, бросила особенно недружелюбный взгляд на меня.

– Крошечка, - продолжал мистер Снегсби, присев в самом дальнем углу у двери, словно он считал, что, садясь на стул у себя дома, позволяет себе некоторую вольность, - ты, может быть, спросишь меня, почему инспектор Баккет, мистер Вудкорт и эта леди зашли в переулок Кукс-Корт в такой неурочный час? Не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Если бы мне и сказали, почему, я все равно ничего бы не понял, и лучше пускай не говорят.

Он сидел, опустив голову на руку, и казался таким жалким, а мое появление здесь, очевидно, было столь нежелательным, что я уже хотела извиниться, как вдруг мистер Баккет решил вмешаться.

– Вот что, мистер Снегсби, - начал он, - подите-ка вы сейчас с мистером Вудкортом и позаботьтесь о своей Гусе...

– "Своей Гусе", мистер Баккет!
– воскликнул мистер Снегсби. Продолжайте, сэр, продолжайте в том же духе. Того и гляди, меня заподозрят и в том, что она "моя".

– Держите свечу, - продолжал мистер Баккет, не исправив своей оплошности, - или держите девушку и вообще помогайте, когда вас попросят. Вы безусловно будете делать все это охотно, потому что вы человек учтивый и мягкий, сами знаете, и сердце ваше полно сочувствия к ближнему. (Мистер Вудкорт, осмотрите ее, пожалуйста, и если вам удастся найти письмо, отдайте его мне как можно скорее.)

Мистер Вудкорт и мистер Снегсби вышли, а мистер Баккет, ни на минуту не умолкая, заставил меня сесть в углу у камина и снять сырые башмаки, потом повесил их сушиться на каминную решетку.

– Не огорчайтесь, мисс, что миссис Снегсби встретила вас не очень-то приветливо, - проговорил он, - ведь все дело в том, что она давно уже находится в заблуждении. Она это скоро поймет, - что будет не слишком приятно для столь здравомыслящей особы, как она, - ибо я сейчас объясню ей все.
– Стоя у камина со своей мокрой шляпой и моими шалями в руках и сам смахивая на ворох мокрого тряпья, он обратился с речью к миссис Снегсби: Первое, что я вам скажу, как замужней женщине, притом одаренной так называемыми чарами, - помните песню: "Поверьте, когда б эти милые чары..." и так далее?
– полно, вы же знаете эту песню, раз ее знают в свете, и зря вы будете мне твердить, что не вращаетесь в светском обществе, - так вот, значит, первое, что я вам скажу, как женщине, одаренной чарами и прелестями, - которые, заметьте, должны бы внушить вам веру в себя, - это то, что вы сами во всем виноваты.

Миссис Снегсби испуганно посмотрела на него, но немного смягчилась и, запинаясь, спросила, что хочет этим сказать мистер Баккет.

– Что хочет этим сказать мистер Баккет?
– повторил он, а я увидела по его лицу, что он, и болтая, все время прислушивался к тому, что делалось за стеной, стараясь угадать, нашлось ли письмо, - увидела и взволновалась, поняв, какое большое значение оно имеет.
– Сейчас я вам объясню, что он хочет сказать, сударыня. Пойдите-ка посмотрите спектакль "Отелло". Эта трагедия - самая для вас подходящая.

Миссис Снегсби в искреннем недоумении спросила: почему?

– Почему?
– повторил мистер Баккет.
– А потому, что вы кончите тем же, если не возьмете себя в руки. Да что говорить - ведь в этот самый момент, пока я тут с вами беседую, у вас душа не на месте и в голове вертятся всякие мысли насчет этой вот молодой леди. А сказать вам, кто она такая? Ну, слушайте: вы, что называется, женщина большого ума, хотя коли на то пошло, душа у вас слишком велика для тела, - так и выпирает, - и вы меня знаете, а также помните, в каком доме вы виделись со мной на днях и о чем шла речь в той компании. Ведь помните? Да! Прекрасно. Так вот, эта молодая леди - та самая, о которой тогда шла речь.

Миссис Снегсби, видимо, поняла его слова лучше, чем я могла их понять в то время.

– А Тупица, иначе говоря Джо, был замешан в этом деле, и только в нем одном; и переписчик, которого вы знали, был тоже замешан в этом деле, но только в нем; и ваш супруг, который разбирался во всем этом не больше, чем ваш прадедушка, был замешан (покойным мистером Талкингхорном, своим лучшим заказчиком) именно в этом деле, и только в нем; и вся эта злобная орава была замешана все в том же самом деле, но только в нем одном. И вот замужняя женщина, столь одаренная прелестями, сама замазывает себе глазки (да еще такие блестящие!) и бьется изящной головкой об стену. Ну, знаете, мне прямо стыдно за вас! (Пора бы уж мистеру Вудкорту найти письмо.)

Миссис Снегсби покачала головой и приложила платок к глазам.

– Вы думаете, это все?
– с жаром продолжал мистер Баккет.
– Нет, не все. Смотрите, что вышло. Другая особа, тоже замешанная в этом деле и только в нем одном и попавшая в очень тяжелое положение, приходит сюда нынче вечером, разговаривает с вашей служанкой и передает ей бумагу, за которую я и ста фунтов не пожалел бы отдать. А что делаете вы? Вы прячетесь и подглядываете за ними, а потом налетаете на девчонку - зная, какая у нее болезнь и каким пустяком можно вызвать приступ, - налетаете так неожиданно и с такой яростью, что она, черт подери, валится наземь в припадке, да так и валяется до сих пор, а ведь чья-то человеческая жизнь, быть может, зависит от одного ее слова!