Лиззи сослалась на то, что ее ждут кое-какие дела, и пошла к себе наверх.

– Ну, как моя Дженни?
– робко залепетал пьяный.
– Как моя Дженни Рен, золото, а не дочка, бальзам для разбитого сердца.

На что хозяйка дома ответила с неумолимой суровостью, повелительно протянув руку:

– Не подходи ко мне! Ступай в свой угол! В угол, немедленно!

Жалкое существо попыталось было для виду воспротивиться этому, но, не смея перечить хозяйке дома, почло за благо отойти в угол и сесть на стул, на котором ему полагалось сидеть, когда он впадал в немилость.

– У-у!
– воскликнула хозяйка дома, тыча в ту сторону пальцем.
– У-у, дрянной старый мальчишка! У-у! сорванец, негодник! В-вот я ему задам!

Расслабленный, трясущийся всем телом пьянчуга бессильным движением протянул к ней руки, ища прощения и мира. Слезы стояли у него в глазах, капали на испещренные красными жилками щеки. Синеватая нижняя губа дрожала от всхлипываний. Эта жалкая, убогая развалина - вся, начиная со сбитых башмаков и кончая преждевременно поседевшими жидкими волосами, - являла собой зрелище полного унижения. Но причиной и поводом для таких пресмыкательств была не страшная по своему смыслу (если только тут имелся какой-то смысл) перемена ролей между отцом и ребенком, - нет! пьянчуге хотелось лишь одного - избежать проборки.

– Я знаю все твои фокусы и повадки!
– воскликнула мисс Рен.
– Я знаю, где ты пропадал! (На что не требовалось особенной проницательности.) Ах ты старикашка бессовестный!

Все в этом человеке было омерзительно, даже то, как он дышал, натужно, хрипло, словно часы с испорченным заводом.

– Корпишь тут, корпишь за работой с утра до ночи, - продолжала хозяйка дома, - и ради чего? В-вот я ему задам!

В слове "в-вот", произносимом каждый раз с особой выразительностью, было что-то такое, что приводило пьянчугу в трепет. Лишь только хозяйка дома добиралась до этого словечка или уже была готова произнести его, он терялся окончательно.

– Хоть бы тебя в каталажку посадили и заперли там на замок!
– говорила хозяйка дома.
– Хоть бы тебя упрятали в темный подвал, в нору какую-нибудь с крысами, пауками и тараканами! Я-то знаю все их фокусы и повадки, вот бы они тебя там пощекотали! И не стыдно тебе?

– Стыдно, душенька, - промямлил отец.

– Ах, так!
– вскричала хозяйка дома, наводя на него ужас силой своего гнева и голоса и неминуемым "в-вот я ему задам!"

– Обстоятельства... от меня не зависящие...
– Это было все, что мог сказать в свое оправдание несчастный пьянчуга.

– Только поговори у меня!
– еще сердитее перебила его хозяйка дома.
– Я тебе такие устрою обстоятельства, от меня зависящие, что ты навек их запомнишь! Отправлю в полицию, там тебя оштрафуют на пять шиллингов, а платить тебе нечем, и я не заплачу, и упекут тебя на каторгу на всю жизнь. Хорошо тебе будет на каторге?

– Нет, плохо... Я больной... Недолго буду обременять!
– возопил несчастный.

– Ну, довольно, довольно!
– Хозяйка дома деловито постучала пальцами по столу, тряхнула головой и вздернула подбородок.
– Ты сам знаешь, что от тебя требуется. Выкладывай деньги на стол, немедленно!

Пьянчуга начал покорно шарить по карманам.

– Наверно, все свое жалованье растранжирил, - продолжала хозяйка дома.
– Клади сюда. Все, что осталось. До последнего фартинга.

С каким старанием начал пьянчуга собирать деньги по своим обтрепанным карманам! Вот, наверно, здесь... нет, пусто. В этом вряд ли, и лазить не стоит. Наконец все обследовано, а кармана с деньгами так и не нашлось.

– И это все?
– вопросила хозяйка дома, когда на столе накопилась небольшая горка шиллингов и пенсов.

– Все, - последовал унылый ответ, сопровождаемый столь же унылым покачиванием головы.

– Сейчас проверим. Ну, ты же знаешь, что от тебя требуется. Выворачивай все карманы наизнанку, пусть так и болтаются!
– распорядилась хозяйка дома.

Он повиновался. И если что-нибудь могло придать ему еще более жалкий и нелепый вид, то именно эта унизительная процедура.

– Да тут всего-навсего семь шиллингов и восемь с половиной пенсов! воскликнула мисс Рен, сложив монеты стопкой.
– Ах ты старый блудный сын! Ну погоди, теперь ты у меня посидишь впроголодь!

– Не надо впроголодь!
– захныкал он.

– Если б тебя наказать как следует, - ответила ему на это мисс Рен, ты бы у меня ничего, кроме вертелов, на которых продают мясо для кошек, и не увидел. Мясо кошкам, а тебе после них одни палочки. Ну ладно, ложись спать.

Пьянчуга выбрался из своего угла и снова заканючил, протянув к дочери руки:

– Обстоятельства... От меня не зависящие.

– Спать ложись, сию же минуту спать!
– перебила его мисс Рен.
– Не смей со мной разговаривать! Я тебя еще не простила. Ложись спать!