Но думайте, будто я собираюсь дерзко и самонадеянно судить о том, что может и чего не может быть после смерти. Ничего подобного. Мне кажется, что теория моего сотрудника приложима лишь к одному разряду случаев, в которых образ человека умирающего или подвергающегося большой опасности является близкому другу. Иначе я вообще не мог бы считать ее приложимой.

С другой стороны, когда я думаю о том безграничном горе и несправедливости, которых так много в этом мире и которые одно-единственное слово умершего могло бы устранить, я бы не поверил - я не мог бы поверить в Ваше Привидение из Военного министерства - без неопровержимых доказательств.

Преданный Вам.

98

УИЛКИ КОЛЛИНЗУ

Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,

четверг, 6 октября 1859 г.

Милый Уилки,

Я не утверждаю, что нельзя было бы разработать тот мотив, о котором Вы говорите, в Вашей манере, но я совершенно уверен, что, сделай я по-вашему, все выглядело бы слишком утрированным, слишком старательно и усердно подготовленным, вследствие чего обо всем можно было бы догадаться заранее, и всякий интерес к рассказу тотчас бы пропал. И это совершенно не зависит от той особенности характера доктора *, которая появилась под влиянием тюрьмы, что, по-моему, должно само по себе полностью исключить возможность - до того, как наступит подходящий момент - раскрыть перед читателем его отношение к тем вопросам, которые были неясны ему самому, ибо он с болезненной чувствительностью всячески от них уклонялся.

Мне кажется, что задача искусства - тщательно подготовить почву для развития событий, но не с той тщательностью, которая пытается замаскироваться, и не для того, чтобы, проливая свет на прошлое, показать, к чему все идет, - а напротив, чтобы лишь намекать - до тех пор, пока не наступит развязка. Таковы пути Провидения, искусство же - лишь жалкое им подражание.

"Можно ли вообще сделать это лучше тем способом, который я предлагаю?" - спрашиваете Вы. Я такой возможности не вижу и никогда не видел, - отвечаю я. Я не могу себе представить, как Вы это сделаете, не наскучив читателю и не заставив его слишком долго ожидать развязки.

Я очень рад, что повесть Вам так нравится. Я был очень взволнован и растроган, когда писал ее, и, бог свидетель, я старался изо всех сил и верил в то, что пишу.

Всегда преданный Вам.

99

ФРЭНКУ СТОУНУ

Питерборо,

среда вечером, 19 октября 1859 г.

Милый Стоун,

Вчера у нас был огромный наплыв. Публика была гораздо лучше, чем в прошлый вечер; пожалуй, это была лучшая из всех аудиторий, перед которой я когда-либо читал. Слушатели с потрясающим вниманием впитывали каждое слово "Домби"; после сцены смерти ребенка все на мгновение умолкли, а затем поднялся такой крик, что просто любо было слышать. Чтение "Миссис Гэмп" сопровождал хохот, не стихавший до самого конца. Кажется, все забыли обо всем на свете. Едва ли кому-нибудь из нас еще приведется быть свидетелем такой поглощенности искусством вымысла.

N (в изысканной красной накидке), сопровождаемая своей сестрою (тоже в изысканной красной накидке) и глухою дамой (которая стояла, прислонив к стене свою черную шляпку - ни дать ни взять чайник без крышки), была очаровательна. Из-за давки он не мог до нее добраться. Он пытался глядеть на нее из бокового входа, но она (ха, ха, ха!) не замечала его присутствия. Я читал для нее и свел его с ума. У него осталось ума ровно столько, чтобы послать Вам привет.

Этот город - за исключением собора с прелестнейшим фасадом - напоминает заднее крыльцо какого-то другого города. Осмелюсь доложить, что это самый глухой и косный городишко во всех владениях британской короны. Магнаты заняли свои места, и книгопродавец утверждает, будто "стремление оказать честь мистеру Диккенсу так велико, что двери следует открыть за полчаса до назначенного срока". Можете представить себе молчаливое негодование Артура по этому поводу и то, с каким видом он во время обеда сказал мне: "Вчера вечером я дважды отправил без билетов все население Питерборо".

Зала очень хороша, хоть это и помещение хлебной биржи. Мы были бы рады иметь что-либо подобное в Кембридже, Она просторная, веселая и замечательно освещена.

Вот пока и все.

Искренне Ваш.

100

ТОМАСУ КАРЛЕЙЛЮ

Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,

воскресенье, 30 октября 1859 г.

Мой дорогой Карлейль,

Гостящий у меня Форстер передал мне Ваше письмо но поводу "Повести о двух городах", которое доставило мне большую радость. Повесть, причинившая мне немалые муки своим появлением порциями "через час по столовой ложке", выйдет недели через три отдельной книгой. Тем не менее я бы хотел, чтобы Вы прочитали всю повесть, прежде чем она попадет в руки "многоголовой гидры", и потому беру на себя смелость направить Вам прилагаемые гранки. Их не так много, и их можно не возвращать. Это последняя часть, начиная с текущего выпуска. На случай если у Вас его еще нет, посылаю Вам его.

В предисловии к отдельному изданию "Повести" (предисловия не могу Вам послать, так как у меня нет гранок), я указал, что все фактические данные, даже самые незначительные, о положении французского народа в ту эпоху взяты мною из наиболее надежных источников и что я стремился внести свою лепту, рассказав в образной и общедоступной форме об этом страшном времени, тогда как едва ли кто может что-либо прибавить к его философскому осмыслению после замечательной книги мистера Карлейля.

Мои дочери и Джорджи просят передать сердечный привет Вашей супруге и Вам.

Остаюсь, дорогой Карлейль, Вашим любящим...

101

ЧАРЛЬЗУ КОЛЛИНЗУ

Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер, Лондон,

19 ноября 1859 г.

Уважаемый Чарльз Коллинз,

Принимая Вашу рукопись (хотя, боюсь, не для рождественского номера), я чувствую необходимость сказать Вам о ней несколько слов, ибо у меня есть некоторые сомнения. Кроме того, я сильно опасаюсь, как бы Вы не испортили свою книгу и не потерпели неудачу, а потому считаю своим долгом сказать Вам правду.