– Майкл, - сказал Джон, - мы вместе учились в школе, и обычно я ухитрялся обгонять тебя и считался лучшим учеником.

– Было дело, Джон, - отвечал я.

– А между тем, - сказал Джон, - я брал у тебя книги и терял их; брал взаймы твои карманные деньги и никогда их не возвращая; сбывал тебе мои сломанные ножи дороже, чем платил за них, когда они были новые; и, разбив окно, сваливал вину на тебя.

– Не стоило бы вспоминать об этом, Джон Спэттер, - сказал я, - хотя все это правда.

– Когда ты только что основал дело, которое нынче идет так успешно, продолжал Джон, - я явился к тебе, готовый ухватиться за какую угодно работу, и ты взял меня к себе в клерки.

– И об этом не стоило бы вспоминать, мой милый Джон Спэттер, - сказал я, - хотя и это правда.

– А убедившись, что у меня есть деловые способности и что я могу принести делу пользу, ты не захотел оставить меня в этой должности и вскоре решил, что тебе по справедливости следует взять меня в долю.

– Вот об этом и вовсе не стоило бы вспоминать, Джон Спэттер, - сказал я.
– Ведь я как тогда знал, так и теперь знаю твои достоинства и свои недостатки.

– Так вот, мой добрый друг, - сказал Джон и локтем прижал к себе мою руку, как бывало в школе; в то время как мимо окон нашей конторы, формой напоминавших иллюминаторы, два суденышка легко скользили вниз по реке, увлекаемые отливом, точь-в-точь как мы с Джоном, в доверии и согласии, вместе уходили в наше жизненное плавание, - давай теперь же договоримся, дружески и по душам. Ты слишком мягок, Майкл. Ты никому не враг, кроме как самому себе. Вздумай я внушать это нелестное мнение нашим деловым знакомым, этак пожимая плечами, покачивая головой и сокрушенно вздыхая; вздумай я употребить во зло твое доверие...

– Но ты никогда не употребишь его во зло, Джон, - заметил я.

– Никогда!
– сказал он.
– Я просто говорю предположительно - вздумай я употребить твое доверие во зло и о некоторых подробностях наших общих дел умалчивать, другие выставлять напоказ, а о третьих поминать только вскользь и тому подобное, - тогда и моя сила и твоя слабость нарастали бы изо дня в день, пока я не вышел бы, наконец, на широкую дорогу к богатству, оставив тебя на голом поле, далеко от всяких дорог.

– Верно, - сказал я.

– Чтобы этого не случилось, Майкл, - сказал Джон Спэттер, - чтобы не случилось ничего даже близкого к этому, между нами должна быть совершенная откровенность. Ничего не скрывать друг от друга, всегда иметь в виду один, общий интерес.

– Мой милый Джон Спэттер, - заверил я его, - я и сам не желаю ничего лучшего.

– А если ты будешь слишком мягок, - продолжал Джон, и все лицо его светилось теплым, дружеским чувством, - позволь мне следить за тем, чтобы никто не мог воспользоваться этой твоей слабостью; не жди, что я буду потакать ей...

– Мой милый Джон Спэттер, - перебил я его, - я вовсе не жду, что ты будешь потакать ей. Я хочу с ней покончить.

– И я тоже, - сказал Джон.

– Верно!
– воскликнул я.
– У нас с тобой одна цель; и если мы станем добиваться ее честно, полностью доверяя друг другу и всегда имея в виду один, общий интерес, содружество наше окажется удачным и счастливым.

– Я в этом убежден!
– ответил Джон Спэттер. И мы горячо пожали друг другу руки.

Я привел Джона к себе в Замок, и мы отлично провели день. Содружество наше принесло обильные плоды. Как я и предвидел, мой друг и компаньон вносил в него то, чего недоставало мне; и совершенствуя как наше дело, так и меня самого, сторицей отплатил за ту малую помощь, какую я оказал ему в молодости.

Я не очень богат (сказал бедный родственник, глядя в огонь и неторопливо потирая руки), потому что никогда к этому не стремился; но у меня есть все необходимое, я избавлен от нужды и от тревоги за завтрашний день. Мой Замок не блещет великолепием, но это очень уютное жилище, все в нем дышит теплом и весельем, это подлинно - домашний очаг.

Старшая наша дочка, очень похожая лицом на мать, вышла замуж за старшего сына Джона Спэттера. Наши семьи тесно связаны и другими узами. Так приятно бывает по вечерам, когда все соберутся вместе, - а это случается часто, - и мы с Джоном беседуем о прошлом и о том общем интересе, который всегда нас объединял.

У себя в замке я не знаю одиночества. Всегда возле меня есть кто-нибудь из моих детей или внуков, и мне отрадно - так отрадно!
– прислушиваться к их молодым голосам. Моя дорогая, неизменно преданная жена, верная, любящая, всегда готовая помочь, поддержать и утешить, - вот главное, неоценимое благо моего дома, от которого происходят и все другие блага. Семья у нас музыкальная; всякий раз, как Кристиана замечает, что я немного утомился или чем-нибудь огорчен, она тихонько подходит к роялю и поет нежную песенку, которую певала еще в те дни, когда мы обручились. Я слабый человек и просто не могу слышать, чтобы ее пел кто-нибудь другой. Однажды ее заиграли в театре, где я был с маленьким Фрэнком, и мальчик спросил в изумлении: "Дядя Майкл, чьи это горячие слезы упали мне на руку?"