— А помнишь, как ты сам ворчал когда-то! — проговорила Клеменси.

— Да! — согласился мистер Бритен. — Но самое необыкновенное, Клемми, это то, что я исправился благодаря тебе. Вот что странно. Благодаря тебе! А ведь у тебя, наверно, и мысли-то нет ни одной в голове.

Клеменси, ничуть не обижаясь, покачала этой головой, рассмеялась, крепко сжала себе локти и сказала:

— Пожалуй, и правда, нет.

— В этом сомневаться не приходится, — подтвердил мистер Бритен.

— Ну, конечно, ты прав, — сказала Клеменси. — А я и не говорю, что у меня есть мысли. Да мне они и не нужны.

Бенджамин вынул трубку изо рта и расхохотался так, что слезы потекли у него по лицу.

— Какая же ты дурочка, Клемми! — в восторге проговорил он, покачивая головой и вытирая глаза.

Клеменси, отнюдь не собираясь спорить с ним, тоже покачала головой и расхохоталась так же искренне, как и он.

— Но все-таки ты мне нравишься, — сказал мистер Бритен, — ты на свой лад предобрая, поэтому жму твою руку, Клем. Что бы ни случилось, я всегда буду тебя помнить и останусь твоим другом.

— В самом деле? — проговорила Клеменси. — Ну! Это очень мило с твоей стороны.

— Да, да, — сказал мистер Бритен, передавая ей свою трубку, из которой пора было выбить пепел. — Я буду тебя поддерживать… Хм! Что это за странный шум?

— Шум? — повторила Клеменси.

— Шаги в саду. Словно бы кто-то спрыгнул с ограды, — сказал Бритен. — А что, наверху у нас все уже легли спать?

— Да, сейчас все улеглись, — ответила она.

— Так ты больше ничего не слыхала?

— Нет.

Оба прислушались, но ничего не услышали.

— Вот что, — произнес Бритен, снимая фонарь, — пойду-ка я погляжу для спокойствия, пока сам спать не лег. Отопри дверь, Клемми, а я зажгу фонарь.

Клеменси тотчас повиновалась, но, отпирая дверь, твердила, что он прогуляется зря, что все это его выдумки, и тому подобное. Мистер Бритен сказал: "Очень может быть", но тем не менее вооружился кочергой и, выйдя за дверь, стал светить фонарем во все стороны.

— Тихо, как на кладбище, — проговорила Клеменси, глядя ему вслед, — и почти так же жутко!

Потом посмотрела назад, в кухню, и вскрикнула в испуге, потому что взгляд ее упал на чью то стройную фигурку.

— Что такое?

— Тише! — взволнованно прошептала Мэрьон. — Ты всегда любила меня, правда?

— Как же не любить, девочка моя! Конечно любила.

— Я знаю. И я могу тебе довериться, да? (Ведь мне сейчас некому довериться.)

— Можешь, — сказала Клеменси от всего сердца.

— Пришел один человек, — промолвила Мэрьон, указывая на дверь. — Я должна с ним увидеться и поговорить сегодня же. Майкл Уордн, уйдите ради бога! Не сейчас!

Клеменси вздрогнула в тревожном изумлении, — следуя за взглядом Мэрьон, она увидела на пороге темную фигуру.

— Еще мгновение, и вас увидят, — сказала Мэрьон. — Не сейчас! Спрячьтесь где-нибудь и подождите, если можете. Я скоро приду.

Он помахал ей рукой и скрылся.

— Не ложись спать. Подожди меня здесь! — торопливо попросила Мэрьон служанку. — Я целый час искала случая поговорить с тобой. О, не выдавай меня!

Пылко схватив руку ошеломленной Клеменси, Мэрьон обеими руками прижала ее к груди, — жестом страстной мольбы, более выразительным, чем самые красноречивые слова, — и быстро убежала, а в дверях блеснул свет фонаря.

— Все тихо и мирно. Никого нет. Должно быть, мне показалось, — сказал мистер Бритен, запирая дверь и задвигая засовы. — Вот что значит иметь живое воображение! Клем, что с тобой?

Клеменси, не умея скрыть своего изумления и тревоги, бледная сидела в кресле и дрожала всем телом.

— "Что с тобой"! — передразнила она Бритена, нервно потирая руки и локти и стараясь не смотреть на него. — Вот ты какой, Бритен! Сам же напугал меня до смерти всякими шумами и фонарями и не знаю еще чем, а теперь говоришь "что с тобой"!

— Если ты до смерти испугалась фонаря, Клемми, — сказал мистер Бритен, хладнокровно задувая фонарь и вешая его на прежнее место, — то от этого «привидения» нетрудно избавиться. Но ты как будто не робкого десятка, добавил он, останавливаясь и внимательно ее разглядывая, — ты не струсила, когда послышался шум и я зажег фонарь. А теперь что тебе взбрело в голову? Неужто какая-нибудь мысль, а?

Но когда Клеменси почти обычным своим тоном пожелала ему спокойной ночи и начала суетиться, делая вид, что сама собирается немедленно лечь спать, Мало-Бритен процитировал весьма новое и оригинальное изречение на тему о том, что женских причуд не понять, потом в свою очередь пожелал ей спокойной ночи и, взяв свою свечу, уже полусонный отправился на боковую.