Осмотревшись на небольшой, но уютной кухне, заставленной горшками, глиняными банками с плотно притертыми крышками и вазами с цветами всех сортов и размеров, я наугад пооткрывала емкости, пока не наткнулась на характерный запах масла. Кажется, оливкового. Ложки нашлись в глиняном стакане посреди стола. Отмерив одну, но полную, я набрала масло в рот и принялась вдумчиво полоскать зубы. Щетки или еще чего-то, чем можно было их почистить, я в комнатке не нашла, а беспокоить по таким пустякам явно занятую хозяйку не хотелось. Потом, если я тут задержусь, разберёмся.

Пока шла пассивная чистка, я добралась до источника кофейного запаха, поставила на раскалённые угли остывающей печи небольшую, как раз на две чашки, металлическую кастрюльку на длинной ручке и закопалась в шкафы в поисках сахара.

Вот как так получается? Имени своего не помню, а запах кофе, как его варить и что молоко в нем я терпеть не могу, знаю. Воистину, неисповедимы вы, выверты человеческого подсознательного.

Пофилософствовав немного, я налила в закипающую коричневую гущу ложку мёда. Тот стоял на столе, рядом с булочками, в пузатом бочонке, из которого торчала странной формы лопаточка — круглая, с прорезанной на конце спиралью. Благодаря этой конструкции, он лился медленно и тягуче, позволив мне отмерить нужное количество, а после провернуть спираль, подсекая струю.

Руки работали самостоятельно, пока я не обращала внимания на происходящее. Но как только сконцентрировалась на своих действиях, задумавшись о том, как именно варится кофе и правильную ли я выбрала под него посуду, тут же схватилась за ручку кастрюльки голой рукой. Хорошо, хоть некрепко и только кончиками пальцев. Взялась бы основательнее — приварила кожу, а так отделалась только покраснением и парой волдырей.

Ругаясь, в основном на себя — за бестолковость, применила все еще остававшееся во рту масло по назначению: смазала ожог. Не самое лучшее средство, но в сочетании со слюной должно помочь. Убедившись, что слезать кожа не собирается, другой, целой рукой взяла висевшую тут же, на дверце, прихватку и разлила напиток по чашкам.

На удивление ловко, кстати, хоть и левой рукой.

Вовремя.

Суета в прихожей практически сошла на нет, и в дверном проеме появилась Клеменс, демонстративно утирающая одной рукой пот со лба, а другой прижимающая к боку громадную корзину, полную разносортных и разноцветных растений.

— Опять полно выбраковки, — пробурчала она, остервенело шваркая ее об пол. Плетенка накренилась, несколько цветков выкатились на пол, являя миру поломанные стебли и помятые соцветия. — Сколько раз говорила сборщицам: аккуратно, осторожно складывайте, их еще везти. Нет, бросают как попало, потом удивляются, что одни убытки.

Продолжая бухтеть, она присела за стол, отхлебнула из чашки и задумчиво покосилась на меня. Пожевала губами, прикидывая что-то про себя.

Я непроизвольно еще сильнее выпрямила спину, подобрав под себя ноги в распахнутых ботинках, чтобы их не было видно из-под складок ткани. Вид у меня и без того не очень — не будем усугублять производимое на потенциального работодателя впечатление.

— Ты где училась кофий варить? — строго вопросила Клеменс.

— Не знаю, — пожала я плечами и снова глотнула свою порцию. Нет, с мёдом все же не то. — Сахар бы сюда.

— Сахар! Скажешь тоже. Может, тебе еще сливок? Или суфле с королевской кухни? — фыркнула хозяйка дома, а я досадливо прикусила губу. Ну вот, снова что-то не то ляпнула. Неужели я все же из высокородных? Тогда почему в таком убогом виде? И умею готовить? Как-то одно другому противоречит.

— Ручки у тебя мозолистые и крепкие. Служанкой, что ли, была в богатом доме? — предположила в свою очередь Клеменс. Я уставилась на свои ладони. И правда, белоручкой меня никак не назвать. Мозоли, сильные пальцы, несколько старых белесых шрамов, но в то же время — ни заусенцев, ни чёрных следов под ногтями, и сами они аккуратно подрезаны и даже, кажется, подпилены. Ухоженные, хоть и рабочие руки.

Может, и правда я прислуга у каких-то вельмож? Меня разрывало от противоречивых желаний: попасться на глаза бывшему работодателю, чтобы узнать, кто я такая, или лучше скрыться ото всех и уехать из города от греха подальше? А потом куда? И кто даст гарантию, что в деревне будет безопаснее? А главное, что я там буду делать? Доить коров и таскать сено?

Я снова посмотрела на свои руки. Мозоли довольно характерные. Как будто я не метелку от пыли в руках держала, а, скажем, сковороду. Или вилы. Что-то увесистое и длинное, во всю ладонь.

Ничего не вспоминается, хоть ты тресни.

Хотелось плакать от бессилия, но при Клеменс приходилось держаться.

Не складывается у меня картина мира. Никак.

Так что вместо ответа я неопределенно пожала плечами. Женщину я знала меньше суток и выкладывать ей о полной потере памяти не спешила. Кто знает, как ко мне в таком случае отнесутся. Вдруг сочтут убогой и не способной работать?

Чтобы заполнить паузу, утащила с блюда пирожок и вгрызлась в него, брызнув жидковатой начинкой из сладкой вишни себе на грудь. Чертыхнулась неразборчиво сквозь зубы и щедрой щепотью сыпанула из солонки на пострадавшую блузку.