– Благодарю вас, Луиза, - говорит он, - за такое доказательство вашего расположения, но я хочу, чтобы в нашей беседе мы касались других предметов. Когда я буду оплакивать свою судьбу, Луиза, или заявлю о том, что нуждаюсь в утешении, вы можете предложить мне его, если вам угодно.

– Дорогой мой Поль, - отвечает его сестра, закрывая лицо носовым платком и покачивая головою, - мне известна ваша сила духа, и больше я ни слова не скажу по поводу этого события, столь тягостного и возмутительного.
– Эти два прилагательных миссис Чик произносит с язвительным негодованием. Но позвольте вас спросить - хотя я страшусь услышать нечто такое, что меня взволнует и расстроит, - спросить об этом злополучном ребенке, о Флоренс...

– Луиза, - сурово говорит ей брат, - замолчите! Ни слова об этом!

Миссис Чик остается только покачивать годовой, пользоваться услугами носового платка и оплакивать выродившихся Домби, которые перестали быть Домби. Но повинна ли Флоренс в бегстве Эдит, последовала ли она за ней, принимала ли какое-нибудь участие в бегстве или не принимала, - об этом миссис Чик не имеет ни малейшего представления.

Он идет неуклонно своим путем, скрывая в своей груди все мысли и чувства и не делясь ими ни с кем. Он отнюдь не пытается отыскать свою дочь. Может быть, он думает, что она живет у его сестры или под его собственной кровлей. Может быть, он думает о ней постоянно, а возможно, никогда о ней не думает. Любое предположение правильно, если судить по его виду.

Но достоверно одно: он не думает, что потерял ее. Истины он не подозревает. Слишком долго жил он на высотах гордыни и видел где-то внизу ее, кроткое, терпеливое создание, чтобы страшиться такой потери. Как ни потрясен он обрушившимся на него бесчестьем, однако оно не низвергло его на землю. Корень крепок и уходит глубоко, а за многие годы его ответвления распространились далеко вокруг и из всего извлекали пишу. Дерево подрублено, во не свалено.

Хотя он скрывает свой внутренний мир от внешнего мира, который, по его мнению, преследует в настоящее время одну цель - упорно следить за ним, куда бы он не пошел, - он не в силах скрыть борьбу, происходящую в этом внутреннем мире, ибо о ней свидетельствуют его запавшие глаза и щеки, изборожденный морщинами лоб и мрачный, задумчивый вид. Оставаясь по-прежнему непроницаемым, он тем не менее изменился, и, оставаясь no-прежнему высокомерным, он унижен - иначе не было бы этих знаков.

Светское общество. Что думает о нем светское общество, как смотрит оно на него, что видит оно в нем, и что говорит - вот демон, не дающий покоя его мыслям. Где он - там и демон; мало того - демон даже там, где его нет. Демон появляется вместе с ним, когда он выходит к слугам, и остается с ними, вызывая шепот за его спиной; он видит, как демон указывает на него на улице; демон поджидает его в конторе; подмигивает, выглядывая из-за спины богатых купцов; кивает и болтает, затесавшись в толпе; всегда и повсюду опережает мистера Домби, и тому известно, что в его отсутствие демон действует еще энергичнее. Ночью, когда мистер Домби запирается у себя в комнате, демон обитает в доме и вне дома, его можно услышать в шуме шагов по тротуару, увидеть в газете, лежащей на столе, он разъезжает по железным дорогам и на пароходах, неугомонный и всегда занятый только им одним - мистером Домби.

Это не призрак, созданный его воображением. Он воздействует на других людей не меньше, чем на него. Свидетель тому - кузен Финикс, который приезжает из Баден-Бадена специально для беседы с мистером Домби. Свидетель тому - майор Бегсток, который сопровождает кузена Финикса при выполнении этой дружеской миссии.

Мистер Домби принимает их со свойственным ему достоинством и стоит, выпрямившись, в обычной своей позе перед камином. Он чувствует, что их глазами смотрит на него светское общество; что оно глядит на него с портретов; что его представителем является мистер Питт, стоящий на книжном шкафу; что есть глаза даже у географической карты, висящей на стене.

– Исключительно холодная весна, - говорит мистер Домби, чтобы обмануть светское общество.

– Черт возьми, сэр!
– говорит майор, воодушевленный дружескими чувствами.
– Джозеф Бегсток - не мастер притворяться. Если вы желаете сторониться своих друзей и отвечать им холодностью, Дж. Б. не подходит для ваших целей. Джо груб и непреклонен, сэр: он искренен, этот Джо! Его королевское высочество, покойный герцог Йоркский, удостоил меня чести заметить (заслуженно или незаслуженно - значения не имеет): "Если есть у меня человек, на чью откровенность я могу вполне положиться, то зовут этого человека Джо - Джо Бегсток".

Мистер Домби выражает свое согласие.

– Домби, - говорит майор, - я человек светский. Наш друг Финикс... если смею так назвать...

– Право же, я почтен, - говорит кузен Финикс.

– ...тоже человек светский, - продолжает майор, тряхнув головой. Домби, вы - светский человек. Если трое светских людей встретятся и если они к тому же друзья, как осмеливаюсь я думать...
– обращается он снова к кузену Финиксу.

– Несомненно, наилучшие друзья, - говорит кузен Финикс.

– ...И если они друзья, - продолжает майор, - то старый Джо полагает (быть может, Дж. ошибается), что легко угадать мнение света о любом предмете.

– Несомненно!
– говорит кузен Финикс.
– Собственно говоря, это совершенно очевидно. Мне чрезвычайно хотелось бы, майор, чтобы мой друг Домби узнал о величайшем моем изумлении и сожалении по поводу того, что моя прелестная и безупречная родственница, наделенная всеми качествами, какие могут осчастливить мужчину, до такой степени забыла свои обязанности по отношению... собственно говоря, по отношению к свету... и столь себя скомпрометировала! С той поры я пребываю в чертовски мрачном расположении духа и не далее как вчера вечером сказал Долговязому Кросби - ростом он шесть футов десять дюймов, и, вероятно, мой друг Домби с ним знаком, - что я дьявольски потрясен и у меня разлилась желчь. Такая роковая катастрофа, продолжает кузен Финикс, - внушает человеку мысль о том, что провидение управляет всеми событиями, ибо, будь моя тетушка сейчас жива, на такую чертовски жизнерадостную женщину, как она, это произвело бы удручающее впечатление, и она, собственно говоря, пала бы жертвой.