– Я тоже так считаю, – поддержал коллегу Садуль.

Генералы дипломатично промолчали.

– Мне ясна ваша позиция, господа, – подвел итог совещанию Френсис. Я обдумаю ваше предложение.

– Какого черта! – возмущенно сказал он личному секретарю Джонсону, когда гости ушли, – Неужели в этом городе не осталось настоящих русских патриотов.

– Они есть, губернатор, – тихо сказал Джонсон, – но они не хотят приходить в консульство из соображений безопасности и просят Вас встретиться с ними где-то в другом месте.

– Пожалуй, в этом есть свой резон, – заметил Френсис, – я готов к этим встречам.

Весь следующий день американский посол провел на частной квартире княгини Горчаковой, где принимал множество гостей. Все они клялись в верности идеалам Антанты и были готовы бороться с Советами.

Чем больше Френсис разговаривал с представителями оппозиции, тем больше осознавал, что между этими людьми, дружно ненавидевшими большевизм, кроме общей ненависти ничего общего больше нет.

Одни из гостей были монархистами, другие отстаивали идеалы Февральской революции, были приверженцами Керенского, мечтавшими о его триумфальном возвращении, а третьи мечтали вернуть власть Учредительному собранию. Найти общий язык друг с другом эти люди не могли ни при каких обстоятельствах.

– Как вы думаете, Джонсон, – это и есть реальная политическая сила против большевиков?

– Думаю, нет, губернатор, – настоящие оппозиционеры сейчас на Дону, в Крыму и на Украине. Из тех господ, что мы сегодня видели, наиболее боеспособны представители «Союза возрождения России». Но они по существу – социалисты.

– А Локкарт? Как Вам показался этот молодой англичанин?

– По-моему это заносчивый выскочка, – сказал Джонсон.

– Бьюсь об заклад, он о нас остался не лучшего мнения. Сейчас мы взяли курс на борьбу с большевиками, – поправляя пенсне, рассуждал Френсис, – Для этого однозначно нужна союзная интервенция, с помощью которой лояльные Антанте русские сбросят ярмо большевизма. Я уже телеграфировал Лансингу об этом.

– О да, господин посол, Ваша фраза из этой шифровки, гласящая, что «время для союзной интервенции пришло» наверняка войдет в анналы истории.

– Мы все войдем в анналы, ибо то, что сегодня творится в России потом назовут не иначе как «великим повреждением умов». Остаться в здравом уме при этом сборище сумасшедших очень непросто. Вот Роббинс, он приехал в Россию вполне адекватным человеком и теперь спустя полгода превратился в жупел большевизма. Он одержим своей идеей, и самое лучшее – это немедленно отправить его в Америку, там здоровый воздух отрезвит его и вернет обществу как гражданина.

– Господин посол, мне сказали, что смерть Саммерса могла быть спровоцирована неким посторонним веществом.

– Что вы имеете ввиду?

– Яд, – господин посол, – возможно Саммерс был отравлен.

– Для этого нужны доказательства.

– Доказательств нет, но есть предположения, мы с Армором обсуждали визиты полковника в Вологду, Вашу внезапную болезнь, неожиданный инсульт Саммерса. Все это могут быть звенья одной цепи.

– По моему, Вы, Джонсон, идете «по холодному следу», я не верю в злодейство Роббинса. Он эгоист, циник и наглец, но вряд ли убийца.

– Да, у нас нет на этот счет никаких доказательств.

Каждый день после кончины Саммерса Роббинс отправлял в Вашингтон каблограммы [14] , где настаивал на изменении политики относительно Советской власти. В посланиях настойчиво проходила идея о том, что лучше его никто с этой задачей не справится, но для этого ему, Роббинсу, нужны соответствующие полномочия и главное, официальный статус.

9 мая 1918 года Роббинс получил телеграмму от госсекретаря Лансинга:

«При всех обстоятельствах я считаю необходимым, чтобы Вы вернулись для консультаций».

Он не знал, радоваться или нет. Вдруг это сигнал об утрате доверия и завуалированный отзыв? А может наоборот, его вызывают, чтобы подготовить триумфальное возвращение в Советскую Россию в качестве полномочного посла?

Роббинс рассказал о своих сомнениях Чичерину. Тот передал разговор Ленину, и председатель Совнаркома решил сыграть на опережение.

14 мая полковник отправился в дорогу. На следующий день он появился в Вологде и встретился на вокзале с послом Френсисом.

Они какое время стояли друг напротив друга, близкие соратники по работе и лютые враги по отношению к политической ситуации.

Роббинс старался выглядеть беззаботным: он говорил, что счастлив наконец-то отбыть на родину. Френсис хвалил его за службу в интересах Соединенных Штатов.

Оба так и не сказали главного. Роббинс не спросил посла о причинах вызова «на консультации». Френсис не сказал полковнику, что он уже давно и настойчиво добивался его отзыва из России.

Вагон Красного Креста подцепили к составу, следующему в восточном направлении.