– О, если бы у меня было не такое дурное сердце, я могла бы стать лучше благодаря ей!
– воскликнула девушка с горьким сожалением.
– Как она была ко мне добра! Как ласково она со мной говорила и как она была права! Подумать только, я ведь знаю, кто я такая, - так разве могла бы я захотеть, чтобы и она стала такой же! Я потеряла все на свете, жизнь мне не дорога. А тяжелей всего для меня, что мы расстались с ней навсегда!

Мистер Пегготи стоял, опустив глаза, и держался одной рукой за планшир лодки, а другой закрыл лицо.

– Незадолго до того вечера, когда шел снег, я узнала от кого-то из нашего города о том, что случилось...
– плача, говорила Марта.
– Горше всего мне было думать, что люди вспомнят, что я была с ней когда-то знакома, и скажут, будто я ее совратила. Видит бог, я готова умереть, лишь бы вернуть ей доброе имя!

Она давно отвыкла владеть собой, и было страшно смотреть, как она терзалась от горя и угрызений совести.

– Что я говорю! Умереть - это нетрудно. Я согласилась бы жить!
– рыдала она.
– Я согласилась бы жить, я состарилась бы на этих проклятых улицах, я бродила бы по ним в темноте, и все бы шарахались от меня, а я бы видела, как загорается день над этими мрачными домами, и вспоминала, как то же самое солнышко заглядывало, бывало, в мою комнату... Да, чтобы ее спасти, я готова была бы пойти даже на это!

Опустившись на землю, она схватила горсть камешков и сжала их так, словно собиралась раскрошить. И снова скорчилась, сжалась в комок - ее руки судорожно напрягались, она сплетала пальцы перед лицом, как бы заслоняясь от света, и голова ее поникала словно под тяжестью невыносимых воспоминаний.

– Что же мне делать?
– сказала она наконец, борясь с отчаянием.
– Как мне дальше жить - такой, как я? Я - проклятая, я позорю всех, к кому бы ни подошла!
– Вдруг она повернулась к моему спутнику.
– Растопчите. Убейте меня! Когда она была еще вашей гордостью, вы считали, что я ее опозорю, если на улице коснусь ее рукой! Вы не поверите ни единому звуку, что бы я ни сказала. Да разве могли бы вы поверить! Вы сгорели бы от стыда, даже вот теперь, если бы мы с нею обменялись хоть словом. Я не жалуюсь. Я не говорю, что она такая же, как я, - я знаю, какое между нами расстояние! Я только хочу сказать, что хоть я и преступная и презренная, но благодарна ей от всей души и люблю ее. О!

Не думайте, что я уже больше никого не могу любить! Отшвырните меня, как это сделали все остальные! Убейте меня за то, что я такая, за то, что я когда-то знала ее, но не думайте так обо мне!

Не помня себя, она умоляла его об этом, а он смотрел на нее и, когда она умолкла, тихонько ее поднял.

– Марта!
– сказал мистер Пегготи.
– Упаси бог, я тебе не судья. Кому-кому, но не мне судить тебя, моя девочка! Коли ты так думаешь, значит ты совсем не знаешь, как я за это время изменился...
– Он помолчал, потом продолжал: - Так-то... Ты не понимаешь, почему этот джентльмен и я хотим с тобой поговорить. Ты не знаешь, зачем нам это нужно. Ну, так слушай.

Его слова возымели на нее действие. Съежившись, она стояла перед ним и как будто боялась посмотреть ему в глаза, но ее бурная скорбь утихла и словно стала немой.

– Если ты слышала, о чем мы говорили с мистером Дэви в тот вечер, когда шел сильный снег, - продолжал мистер Пегготи, - ты знаешь, что я пошел искать - и где только я не искал!
– мою дорогую племянницу. Да, мою дорогую племянницу, - повторил он твердо.
– Потому что, Марта, она мне еще дороже теперь, чем раньше...

Она закрыла лицо руками, но не пошевельнулась.

– От нее я слышал, - продолжал мистер Пегготи, - что ты рано осталась без отца, без матери и не было у тебя никого, кто заменил бы их тебе, как это бывает у нас, у рыбаков. Кто знает, будь у тебя какой-нибудь близкий человек, ты привязалась бы к нему и для него стала бы заместо дочери, точь-в-точь как для меня моя племянница.

Она дрожала, и он поднял с земли ее шаль и заботливо накинул ей на плечи.

– Я знаю - она пойдет со мной хоть на край света, только бы ей меня увидеть, - продолжал он, - но знаю я также, что она готова убежать на край света, только бы не видеть меня... Потому что, хоть она и уверена в том, что я ее люблю... да... уверена, уверена, - повторил он, непоколебимо убежденный в истинности своих слов, - но ей стыдно, и этот стыд нас разделяет.

В каждом его слове, ясном и вразумительном, я находил новое подтверждение того, что он обдумал все это до мельчайших подробностей.

– Мистер Дэви и я, - продолжал он, - мы оба думаем, что наступит пора, когда она, бедняжка, одна-одинешенька, направится в Лондон. Мы верим, мистер Дэви, я и все мы, - что ты так же не повинна в той беде, которая с ней стряслась, как младенец в утробе матери. Ты говорила, что она была кроткой, ласковой, доброй к тебе. Я это знал, да благословит ее господь! Я знал, она всегда и ко всем людям так относилась. Ты благодарна ей и любишь ее. Так помоги же нам ее найти, и господь тебя вознаградит!

Тут она впервые быстро взглянула на него, словно не верила своим ушам.

– И вы мне доверитесь?
– тихо и удивленно спросила она.

– Всей душой.
– ответил мистер Пегготи.

– Вы поручаете мне с ней поговорить, если я ее найду? Дать ей приют, если у меня будет, где приютить ее? А потом, не говоря ей ни слова, пойти к вам и привести вас к ней?
– спросила она торопливо.

Мы оба в один голос ответили:

– Да.

Она подняла глаза и торжественно обещала, что отдаст всю себя этому делу. Никогда она не откажется от него, никогда не отречется, ничто не отвратит ее от этого дела, пока остается хоть какая-то надежда. А если она не соблюдет верность ему и станет колебаться на пути к цели, которая теперь убережет ее от греха, да падет еще больший позор на ее голову и да будет она, если только это возможно, еще более несчастна, чем теперь, в этот вечер на берегу реки! И да лишится она навсегда помощи людей и бога!