Максим Стрельцов возвращается из Лондона на оглашение завещания внезапно скончавшейся бабушки. Но вместо рутинной процедуры попадает в весьма запутанную историю. Ученица покойной Виолетта Юданова выдвигает против него обвинение. Отношения между молодыми людьми не складываются сразу, но странные письма вынуждают Максима и Виолетту держаться вместе. Смогут ли герои разгадать тайну, окутывающую прошлое семьи Максима? И какое отношение имеет к дому Стрельцовых призрак, обитающий в усадьбе?
Глава 1
Такси подъехало к высокому деревянному забору. Максим открыл дверцу и медленно вышел. Потянул за лямку тяжелый рюкзак, накинул на плечи и осторожно вынул с заднего сиденья гитару в кожаном чехле. Таксист вытащил из багажника чемодан и вернулся на водительское место:
– Удачи на родине.
Гравий обыденно захрустел под колесами машины.
– Спасибо.
Максим стоял у калитки, искал кнопку звонка и не находил. Опустил взгляд и удивился:
«Раньше вроде выше была, а теперь уставилась в грудь выцветшим глазом», – он потрогал облупившуюся коричневую краску и нажал на звонок. Внезапно прошлое загудело в голове расстроенной шестистрункой.
«Не поеду я в этот Лондон!» – Максим в сердцах скинул с письменного стола пластиковую коробку, и разноцветные флэшки врассыпную покатились по натертому мастикой паркету.
«Максимушка, ты должен! Вернее, так надо», – только бабка умудрялась просить, требуя при этом безоговорочного подчинения.
Тяжело вздохнув, вспомнил, что самую важную флэшку – с записью выступления, принесшего решающие голоса на кастинге, – так и не нашел тогда. Хотя обыскал вечером каждый угол своей комнаты. Чертовщина. Или мистика. Или знак, что жизнь, которую он рисовал в амбициозных мальчишеских планах, не случится никогда.
Максим звонил долго. Не открывали. Скинул рюкзак, убрал выдвижную ручку чемодана. Осторожно примостил к нему гитару и снял куртку. Подпрыгнул. Ухватился за обитые холодным железом края забора, подтянулся на жилистых руках и заглянул во двор. Глаза ослепил багровый солнечный диск. Максим зажмурился и спрыгнул. Огляделся. Поселок словно вымер – ни человека, ни собаки.
– Оглохли что ли?! – он отчаянно забарабанил по двери кулаком. Вынул из кармана джинсов телефон. Позвонил. Гудок. Еще один. Наконец ответили:
– Слушаю.
– Иван Семенович, это я.
– Прилетел? Завтра ждали тебя.
– У дома стою.
– Скоро буду.
Максим спрятал мобильник и надел капюшон. Наглухо, под горло, застегнул молнию куртки и спрятал в карманы начинающие мерзнуть руки. Раздражение отступило. Накатила усталость.
Известие о смерти бабки. Ярость, что не успевает на похороны из-за бюрократической волокиты с визой. Тщательные сборы с мыслями «как сложится теперь учеба, и вернусь ли вообще в академию». Досрочная сдача экзаменов – благо, год пахал по всем предметам, и декан искусств пошел навстречу. Перелет. Московские пробки.
Он полной грудью вдохнул апрельский воздух, пропитанный терпким запахом еще не до конца прогретой земли и едва уловимым тонким цветочным ароматом мускариков.
В голове запульсировали строчки:
«Ты приехал домой, пусто – нет никого.
И не ной, не дави на жа-а-лость!
Ты здесь гость, ты – чужой. Не откроет никто.
Всем плевать на твою уста-а-лость».
– Да, Стрельцов. Дома тебя действительно некому ждать, – присел на корточки и прислонился спиной к забору.
Резко стемнело. Вечер обострил контуры домов и деревьев, придавая им несвойственную при дневном свете жуть. Максим поежился. Охватило волнение. В свои двадцать четыре темноты боялся, как девчонки крыс или пауков.
В студенческой деревне друзья беззлобно подшучивали, делая ставки, через сколько минут он проснется, если в комнате выключить ночник. Максим не обижался: дуться на традиционный сарказм англичан считалось дурным тоном. Да он и сам не упускал случая подколоть однокурсников. За острый язык его прозвали «Our dear Max Bowman» 1 .
1
Our dear Max Bowman – игра слов: в переводе с английского «bowman» – «лучник, стрелок». Фамилия Максима – Стрельцов
Иррациональный страх уходил корнями в детство. В тот самый день.
Максим сидел в гостиной за массивным обеденным столом из красного дерева. Болтая ногами, не достающими до пола, быстрыми штрихами зарисовывал фарфоровую статуэтку, стоящую за стеклом буфета. Вместо забранных в высокую аккуратную прическу волос – хаотичные зигзаги куделек. Поднятая в шпагате ножка на бумаге превратилась в коленку кузнечика с пяткой-пуантом.
Бабка встала с кресла и подошла к столу. Склонилась над художеством внука и, как обычно, заворчала:
– Максимушка, ну почему просто не передать то, что видишь? Смотри, какая у тебя несуразица вышла!
– Не-су-ра-зи-ца, – согласился Максим и еще больше удлинил шею балерины.
«Жирафья шея», – засмеялся и наградил танцовщицу пятнышками.
В комнату зашла мама, и бабка тут же принялась нахваливать Максима:
– Софья, твой сын очень одаренный мальчик! – она протянула маме рисунки, но та, как всегда, отмахнулась: