Была годовщина того счастливого дня, когда государственная англиканская церковь подарила миссис Кенуигс мистеру Кенуигсу, и в память этого дня миссис Кенуигс пригласила нескольких избранных друзей на ужин с картами, а для их приема надела новое платье. Это платье — цвета пламени и сшитое по фасону для юных девиц — вышло столь удачно, что, по словам мистера Кенуигса, восемь лет супружеской жизни и пять человек детей казались лишь сновидением, а миссис Кенуигс — более молодой и цветущей, чем в то самое первое воскресенье, какое он провел с нею.

Сколь прекрасной ни казалась миссис Кенуигс, когда нарядилась, сколь бы красноречиво величественный ее вид ни убеждал бы вас в том, что у нее есть по крайней мере кухарка и горничная, которыми она командует, — на нее свалилось много хлопот, право же больше, чем она, будучи хрупкого и деликатного сложения, могла вынести, если бы ее не поддерживала гордость домашней хозяйки. Но в конце концов все, что нужно было приготовить, было приготовлено, все, что нужно было прибрать, было прибрано, и сам сборщик платы за водопровод обещал прийти — фортуна на сей раз улыбнулась.

Общество было превосходно подобрано. Присутствовали прежде всего мистер Кенуигс, миссис Кенуигс и четыре отпрыска Кенуигсов, которые не ложились до ужина, — во-первых, потому, что в такой день они по справедливости должны были получить угощенье, а во-вторых, потому, что укладывать их спать в присутствии гостей было бы неудобно, чтобы не сказать неприлично.

Далее, была здесь молодая леди, которая шила платье миссис Кенуигс и, живя в задней комнате на третьем этаже, что было в высшей степени удобно, уступила свою постель младенцу и наняла девочку присматривать за ним. Затем, под стать этой молодой леди, присутствовал молодой человек, который знал мистера Кенуигса в бытность его холостяком и был весьма уважаем дамами за свою репутацию повесы. Была здесь еще чета молодоженов, которая бывала у мистера и миссис Кенуигс в пору ухаживания, а также сестра миссис Кенуигс, писаная красавица, и присутствовал еще один молодой человек, питавший, как полагали, честные намерения относительно последней упомянутой леди, и мистер Ногс, которого приглашать считалось приличным, потому что он когда-то был джентльменом. Здесь присутствовала также пожилая леди из задней комнаты первого этажа и другая леди, помоложе, которая после сборщика являлась, пожалуй, главной приманкой празднества, ибо, будучи дочерью театрального пожарного, «представляла» в пантомиме и отличалась замечательнейшими сценическими способностями, доселе еще невиданными, — пела и декламировала так, что вызывала слезы на глазах миссис Кенуигс. Лишь одно обстоятельство омрачало радость встречи с такими друзьями: леди из задней комнаты первого этажа, очень толстая да к тому же лет шестидесяти, пришла в тонком муслиновом платье с большим декольте и в коротких лайковых перчатках, чем привела в отчаяние миссис Кенуигс; и миссис Кенуигс по секрету уведомила своих гостей, что, если бы в этот самый момент ужин не разогревался на печке в задней комнате первого этажа, она непременно предложила бы владелице комнаты удалиться.

— Дорогая моя, — сказал мистер Кенуигс, — не сыграть ли нам в карты?

— Кенуигс, дорогой мой, — возразила его жена, — ты меня удивляешь. Неужели ты хотел бы начать без моего дяди?

— Я забыл о сборщике, — сказал Кенуигс. — О нет, это никак невозможно!

— Он такой строгий, — сказала миссис Кенуигс, обращаясь к другой замужней леди. — Если бы мы начали без него, я была бы навеки вычеркнута из его завещания.

— Ах, боже мой! — воскликнула замужняя леди.

— Вы понятия не имеете, каков он, — отозвалась миссис Кенуигс, — и все же, это добрейшее создание.

— Добросердечнейший человек, — сказал Кенуигс.

— Должно быть, сердце у него надрывается, когда приходится выключать воду, если люди не платят, — заметил приятель-холостяк, вздумав пошутить.

— Джордж! — торжественно сказал мистер Кенуигс. — Чтобы этого не было, прошу вас!

— Я только пошутил, — сказал пристыженный приятель.

— Джордж, — возразил мистер Кенуигс, — шутка вещь очень хорошая, очень хорошая, но, если эта шутка задевает чувства миссис Кенуигс, я протестую против нее. Человек, занимающий общественный пост, должен быть готов к тому, что его высмеивают: эта вина не его, но высокого его положения. Родственник миссис Кенуигс — лицо общественное, и он это знает, Джордж, и может снести насмешки. Но, оставляя в стороне миссис Кенуигс (если бы в данном случае я мог оставить в стороне миссис Кенуигс), я благодаря моему браку имею честь состоять в родстве со сборщиком, и я не могу допустить такие замечания в моем… — мистер Кенуигс хотел сказать «доме», но закруглил фразу словами «в моей квартире».

По окончании этой речи, которая вызвала сильное волнение у миссис Кенуигс и произвела желаемое действие, внушив компании полное представление о достоинстве сборщика, зазвонил колокольчик.

— Это он! — в смятении прошептал мистер Кенуигс. — Морлина, милая, беги вниз, впусти дядю и поцелуй его, как только откроешь дверь… Гм! Давайте беседовать!

Следуя предложению мистера Кенуигса, гости заговорили очень громко, чтобы иметь вид веселый и непринужденный, и, как только они принялись за это дело, невысокий старый джентльмен в коричневом костюме и гетрах, с лицом, словно вырезанным из железного дерева, был весело введен в комнату мисс Морлиной Кенуигс, о необычном имени которой можно здесь заметить, что оно было придумано миссис Кенуигс перед первыми родами, чтобы особо отличить первенца, если таковой окажется дочерью.

— Ах, дядя, я так рада вас видеть! — сказала миссис Кенуигс, горячо целуя сборщика в обе щеки. — Так рада!

— Желаю тебе, дорогая моя, еще много раз праздновать этот счастливый день, — сказал сборщик, отвечая на приветствие.

Но вот что было интересно: здесь находился сборщик платы за пользование водопроводом, однако он не принес с собой обычной своей книги, пера и чернил, не постучал дважды в дверь, не наводил трепет и целовал — да, именно, целовал — приятную особу женского пола, и не распространялся о налогах, вызовах в суд, извещениях, и не говорил, что он заходил и что больше уже не зайдет взимать плату за два квартала. Приятно было наблюдать, как смотрели на него гости, поглощенные этим зрелищем, и видеть кивки и подмигиванья, которыми они выражали свою радость по поводу того, что нашли столько человечности у сборщика налогов.

— Где вы хотите сесть, дядя? — спросила миссис Кенуигс, вся сияя от семейной гордости, вызванной приходом знатного родственника.

— Где угодно, дорогая моя, — ответил сборщик. — Я непривередлив.

Непривередлив! Какой скромный сборщик! Будь он писателем, знающим свое место, он не мог бы быть более смиренным.

— Мистер Лиливик, — сказал Кенуигс, обращаясь к сборщику, — друзья, присутствующие здесь, сэр, жаждут иметь честь… Благодарю вас… Мистер и миссис Катлер — мистер Лиливик.