Славный малый! Он мог выжать из шестидесяти лошадиных сил девяносто, но построить английскую фразу... Это было выше сил нашего моториста.

Он застегнул бушлат, взял мегафон и закричал, напирая больше на голосовые связки, чем на грамматику:

– Allo! Эй, аната! Give me trap! Allo! Do you speak? Я же и говорю, трап спустите... понятно? Ну, вот это... the trap! Вот черт! Алло!

Он кричал все громче и громче, а капитан, вначале слушавший довольно внимательно, стал откровенно позевывать и, наконец, отвернулся.

– Вот дубина!
– определил Сачков, рассердясь.
– Прикажите снять с пулемета чехол... Сразу поймет.

– Это не резон, - сказал Колосков.
– Если снимешь, надо стрелять.

– Разрешите тогда продолжать?

– Только не так.

На "Смелом" подняли два сигнала. Сначала: "Спустить трап. Ваши лодки нарушили границу СССР", а затем и второй: "Отвечайте. Вынужден решительно действовать". Только тогда капитан подозвал толстяка в фетровой шляпе (как оказалось, переводчика) и заговорил, тыкая рукой то на палубу, то на берег.

– Господин капитан возражайт!
– объявил толстяк.
– Господин капитан находится достаточно далеко от берега.

– Ваши кавасаки проникли в запретную зону.

– Господину капитану это неизвестно.

– Вы произвели незаконный улов.

– Извините. Господин капитан не понимает вопроса.

– Захочет, поймет, - спокойно сказал Колосков.
– Передайте ему так: кавасаки арестована. Подпишите акт осмотра.

Капитан улыбнулся и покачал головой, а толстяк, не ожидая ответа, закричал в мегафон:

– Господин капитан отрицает! Господин капитан не знает этого судна.

На палубе грянул смех. Ловцы, восхищенные находчивостью капитана, барабанили по железу деревянными гета и орали во всю глотку, выкрикивая по именам приятелей с кавасаки.

– Как это не ваша?
– возмутился Сачков.
– Товарищ лейтенант, разрешите, я клеймо покажу?

Он стал подтягивать кавасаки, чтобы показать надпись на круге, но Колосков тихо сказал:

– Отставить. Все равно, зона не наша. Малый вперед!

Мы молча отошли от высокого борта, а свежак, сильно накренивший японские пароходы, понес нам вдогонку крики и хохот. На носу "Осака-Мару" загромыхала лебедка: травили цепь, чтобы якорь плотней лег на дно.

Колосков смотрел мимо краболова на берег. Дымка, почти всегда скрывавшая глубинные хребты, исчезла. Открылись дальние иссиня-белые конусы сопок - верный признак близкого шторма.

– Эк метет!
– сказал Колосков, думая о чем-то другом.
– А ведь, пожалуй, раздует. Баллов на восемь... А?

– Проскочим, - ответил боцман спокойно.

– А если на якорь?

– Однако выкинет... Грунт очень подлый.

– Именно... В ноль минут. Приготовьте десантные группы.

Гуторов все еще не мог понять, куда гнет командир.

– Одну?

– Нет, три. Все свободные от вахты могут отдыхать. Домино отберите, пусть спят.

И Колосков, утопив щеки в сыром воротнике, снова нахохлился, не замечая, что даже мартыны, тревожно курлыча, потянулись в дальние бухты, прочь от угрюмого моря.

В шесть часов вечера на кавасаки сорвало крышку машинного люка. Мотор захлебнулся, мотопомпа заглохла, и "Смелый" взял арестованных на буксир.

Маленькая низкобортная посудина поплелась за нами, дергая трос, точно норовистая лошадь узду, - трое японцев едва успевали откачивать воду ковшами и донкой.

Буксировка сразу сбила нам ход. Легче проплыть сто метров в сапогах и бушлате, чем тащить кавасаки в штормовую погоду. Мы ползли, как волы, как баржа, как время в больнице, а ветер тормошил Охотское море и рвал парусину на шлюпках.

Было уже довольно темно, когда мы сдали кавасаки на морской пост возле реки Оловянной. Люди устали и озябли. Плащи, камковые бушлаты, даже тельняшки были мокры. За ужином один только Широких, вздыхая от сочувствия к ослабевшим, попросил добавочную банку консервов. Остальные по очереди откатились от холодной свинины с бобами.

– Баллов восемь верных, - грустно определил кок, убирая тарелки.

...Море пустело на наших глазах. Пароходы, принимавшие первую весеннюю сельдь, бросили погрузку и уходили штормовать. Лодки наперегонки мчались к заводам. Всюду на мачтах чернели шары - знаки шторма, и отчаянные камчатские курибаны, стоя по горло в воде, удерживали на растяжках кунгасы.