Шрифт:
— Господи… ну когда же, господи! — шёпотом причитал он, сжимая колени дрожащими руками.
Она подошла незаметно, присела рядом и нежно обняла его за шею. Лёша посмотрел на неё и, не совладав с нахлынувшими чувствами, резко поцеловал Лану в сухие потрескавшиеся губы.
Во время поцелуя он весь дрожал — не от страха или волнения; странное чувство рождалось в нём в тот момент, то самое чувство, с которого берёт своё начало любовь.
По щекам девушки побежали тёплые струйки, они добрались до губ, и Лёша, почувствовав солёный привкус, не сдержался и тоже пустил слезу.
— Расскажи мне ещё о Лишённых сна, — просила Лана, крепко сжимая его руку, — пожалуйста.
— Я совсем мало о них знаю… может, ты хочешь узнать что-то конкретное?
— Мне бы… — вздохнула она, приложив ладонь к щеке, — знаешь, я сейчас болею.
— Ты простудилась? — спросил Лёша, нежно погладив её по предплечью. — Или что-то с зубами? Я ещё вчера заметил: ты держишься за щёчку.
— Стоматит… нет, это осложнение, — Лана стыдливо отвела взгляд и молча стянула с себя шапочку, обнажив совершенно лысую голову.
Лёша всё понял. Поджав губы, он смотрел на девушку с такой грустью и чувством, что, казалось, весь мир сейчас меркнет для него, сгорает дотла; и всё было в этих глазах: влюблённость, обида, трепет и боль, очень много боли.
А она всё продолжала:
— Аппетита нет уже очень давно, я целыми днями мечусь туда-сюда и никак не могу успокоиться, а под вечер всё начинает гореть… но ночью меня отпускает и, знаешь, в эти минуты я начинаю думать… ну, а не стоит ли мне самой закончить это? Раз — и всё, ищите меня в Вереечке.
— Вереечке?
— Да, это за городом, — Лана поморщилась, потёрла маленький носик и посмотрела на руку — та была в крови, — опять! — расстроилась девушка.
— У тебя есть, ну, салфетка или платок? — растерялся Лёша.
— Да, — говорила она, доставая из кармана куртки замызганный кусочек ткани, — не пугайся, Лёшенька, у меня часто такое.
— Всё из-за болезни, да?
— Из-за химии, она меня спасает, но, видимо, большой ценой. Вливают больше литра яда, а ему что плохие клетки, что хорошие, — всё равно. В первые часы даже ходить сама не могу, как будто три бутылки шампанского в одного влила.
— И что говорят врачи?
— А чего они скажут? — она тяжёло вздохнула и положила лысую голову на Лёшино плечо. — Я так больше не могу, каждое утро просыпаюсь от тошноты, то ли правда сдержаться не могу, то ли от жизни противно. Ещё к этой скамейке сразу подойти не могу! Не понимаю, правда на ней кто-то сидит и плачет… или кажется мне. Ты не подумай, умереть я не боюсь, Лёшенька, мне умирать страшно. А ещё представляю, как стою на краю крыши, делаю шаг, лечу вниз и вдруг вспоминаю что-то, чего не успела при жизни, а уже поздно; вот этого чувства больше всего боюсь.
— Я тебя спасу, — прошептал Лёша, — тебе нельзя просто так уйти от меня.
— Ты так зациклился на мне… оно того не стоит.
— Поверь мне, я слишком сильно себя люблю, чтобы брать в пару не самую лучшую девушку на этом свете. И я решительно не понимаю, чем ты меня держишь, но чувствую, что должен тебе помочь.
— Мне нравятся твои глаза, — сказала она, приподняв голову и улыбнувшись, — они как будто выложены лепесточками…
— Мы… — он улыбнулся от неловкости, — ну, мужчины, так голодны до комплиментов, что не умеем их правильно принимать. Я даже не знаю, что сказать.
— Ничего не говори, — хихикнула Лана, вернув голову на его плечо. — Ты останешься со мной, будешь рядом?
— Я вернусь к тебе, когда они расскажут, как можно избежать смерти.
— Ты думаешь, им доступно это знание? — она ещё крепче сжала Лёшину руку. — И всё только из-за того, что они не ложатся спать?
— Мало не ложиться спать, Лана, — Лёша крепко обнял её за плечи и нежно поцеловал в лоб, — нужно всегда быть бодрым.
II. Хозтовары. Площадь. Романов
Эту легенду Лёша, казалось, знал всегда: оказавшись в П-м микрорайоне, идите по самой людной улице в сторону церкви, затем сверните налево и, не доходя сотню метров до дома культуры, вновь поверните налево. Там, во дворах, в окружении невзрачных трёхэтажных домов вы увидите небольшое заброшенное здание магазина хозтоваров — их здание; двери его закрыты, окна выбиты, а крыша полностью отсутствует. Говорить с Лишёнными сна опасно, тем более на их территории. Чтобы проникнуть за закрытую дверь и оказаться не в заброшенной развалюхе, а по ту сторону, нужно было пройти через так называемую лоботомию — лишить себя рассудка, стать бездумным телом, глупой болванкой человека, и лишь тогда они откроют.