Услышав за спиной женский голос, он опустил весла и не спеша обернулся. Лодки сблизились, и торжествующая Васса поклонилась в пояс Давыдке.

– Ох, и любит тебя рыба!
– сказала она певуче.

Бабы захохотали. Давыдка молча вынул кисет и поднялся на ноги над грудой тарани.

– Ни премию, тетка, работаешь?
– спросил он с ленивым нахальством.

– На совесть, - ответила Васса с поклоном.

Противники помолчали. Стало видно, как за полосой ивняка взлетают в светлеющее небо кольца дыма. Сторожевой катер бодро покрикивал за поворотом.

Давыдка прислушался и с наигранной ленью взялся за весла.

– Заболтаешься с вами, бабы, - сказал он с усмешкой.
– Будьте здоровы, Любовь Михайловна!

Лодки стали расходиться, но с неожиданной быстротой Васса нагнулась и схватила байду за борт.

– Да ты что?
– закричал Давыдка, теряя терпение.
– Ах ты!..

– Поговорил бы, рыбак, с нами, - предложила Васса, бледнея, - поговорил бы с бабами-дурами.

Парень рванул веслами, но вдруг усмехнулся. Сняв шапку, он оглядел рыбачек и остановился взглядом на Любке, уставившейся на него с заметным сожалением.

– Эх, бабы, бабы!
– сказал он неторопливо.
– Скучное вы дело затеяли рыбаков топить. А из-за чего, спрашивается, между нами ревность легла?

Катер затих, поперхнувшись где-то за поворотом. Давыдка вынул из-под лавки ведро и окатил начинавшую засыпать тарань.

– Отцепились бы вы от меня, бабочки, - сказал он беззлобно.
– Не одна моя ложка к меду прилипла.

– Васса, а Васса?
– шепнула Любка соседке.
– А нехай вин тикае.

– Шут с ним, - вздохнула рыбачка, сидевшая на корме.
– Одна станица один грех.

Васса молча подтянула байду ближе и замотала носовые концы.

– Нехай буде, як вышло, - сказала Васса упрямо.

Давыдка встал и скинул кожух, покрывавший его молчаливого спутника.

– А ну, Алеша, поздоровкайся с мамой.

Сонный веснушчатый мальчик поднялся, засовывая руки в карманы.

– Пустить нас, мамо, - сказал он петушиным басом.

Васса молчала.

Повеселевший Давыдка развязал концы.

– Эй, береги руки!
– сказал он, пытаясь развернуть байду.

Васса не двигалась.

– Ударю, ей-богу, ударю!

Разозлясь не на шутку, он толкнул Вассу веслом.

– Я тебе ударю, - сказала Васса тлеющим голосом.
– Я тебе, красавец, ударю! А ну, бабы, ратуйте!

Ноздри ее побелели. Злой летучий румянец обжег щеки. С неожиданной силой она схватила багор и замахнулась на Давыдку.

– Тю, скаженная!
– закричал Давыдка, увертываясь.

Загалдев, бабы вцепились в борта. Давыдка отвернулся и плюнул в светлую воду. Из-за поворота, разметав пенистые усы, выходил катерок.

Давно скрылся в протоке зеленый катер рыбной охраны, утащивший браконьерскую байду, а бабы все еще не брались за весла.

Вода вокруг лодки стала холодной и гладкой. Светлые от росы берега раздвинулись, брызги зелени обозначились на карликовых черных ветлах, обступивших реку. Осетр высоким плавником распорол желтый шелк, растянутый между берегов, и веселое небо апреля распахнулось над Доном.

И вдруг, точно сговорившись, Васса и Любка заплакали. Васса беззвучно, закрывая лицо жестким рукавом плаща, Любка - захлебываясь и причитая в полный голос.

Проезжий почтарь, остановив лошадь, с тревогой глянул с высокого воза на двух рослых плачущих баб.

– Утонул кто?
– закричал он участливо.

Не отвечая, Васса села за весла.

– А що им буде?
– спросила Любка сквозь слезы.

– Що буде, то и буде, - сказала Васса жестоко.

Глаза ее высохли и горели. Она гребла сердитыми, короткими рывками, по-матросски сбрасывая воду с весла.

1935