Базааф, не выпуская Юрика, подхватил с пола сырую одежду и вышел, хлопнув дверью перед носом у спешивших следом женщин. Полуодетый Ирс стоял с открытым ртом, не понимая, что происходит. Марла кинулась догонять, Нирга схватила за руки, не пустила на холод без сапог, плаща и шали, пока спешно одевались, следы затерялись за стеной дождя.

Марла растерянно покрутилась у крыльца, дёрнулась в одну сторону, в другую. Дождь впереди, в коридоре между двумя рядами домов, не отличался от дождя позади. Чёрные тучи не пропускали света. Марла горестно сдвинула брови, готовая разрыдаться от беспомощности и злости. Нирга оглядывалась из-под козырька крыльца.

– Пойдём.

Марла не отвечала.

Юрик растерянно пошмыгивал из своего опасно сырого куля. Базааф, не считаясь с производимым впечатлением, шагал по центральной дороге. На него из окон таращилось несколько удивлённых лиц. Простынь, натянутая острыми локтями и коленками, была плотной, добротной, только она стояла на страже Юрикова здоровья и защищала его от зимнего ветра и нежданного зимой дождя. Прошло не так уж много времени, а Базааф миновал половину селения, Юрик начал ощутимо дрожать. В темноте, нагнанной грозовыми тучами, горец безошибочно ткнулся плечом в дверь, вваливаясь с порога в освещённое несколькими свечками нутро. В глубине, помигивающем сумраке застыл деревянный истукан с невыразительными чертами лица и неводом в грубых руках. В неверном освещении лукавого свечного огня он казался строгим, настороженным и лишь притворившимся неживым.

На лавку перед его опущенными очами Базааф и водрузил угловатый куль. В молельне всегда было тепло, словно идолы, что заменяли священные лики, надышали могучими божественными лёгкими.

Базааф не веровал, по крайней мере не в этих суровых низкорослых божеств-работяг. Некоторые вещи он просто знал. А некоторые желал проверить, чтобы знать точно.

Юрик предстал перед истуканом без молельного трепета – принялся досуха тереть лохматую голову.

– Веруешь? – насмешливо скривил рот Базааф.

Невнимательный Юрик кажется лишь теперь сообразил, где находится, и уставился на неодобрительно поглядывающего свысока истукана. Посидев так некоторое время, юнец продолжил как ни в чем ни бывало тереть мокрую шею и грудь в вороте сырой насквозь рубахи.

– Мне до сих пор не везло в море, – после долгой паузы серьёзно сказал парень.

Базааф задумчиво посмотрел на него – Юрик сосредоточенно вытирался, словно это требовало всего его внимания.

– Его, – парень кивнул на безымянного истукана, – принято благодарить за удачу на глубине.

Базаафу в тот день была судьба всё больше и больше расстраивать несчастного сироту, под конец ему и самому стало не по себе от собственного неловкого неумышленного злодейства. Стараясь сгладить вину, горец развернул на скамьях прихваченную с пола одёжку парня.

Юрик до самого вечера не проявлял своей обычной жизнерадостности, и встреть его кто, хорошо с ним знакомый, непременно бы заподозрил неладное. Но Базааф до самого вечера просидел в молельне с неотлучным Юриком. Парень сох, Базааф молчал. Базааф молчал часто и долго, Юрик не любил тишины. Снаружи продолжал упорствовать дождь. Юрик сиротливо обнимал себя за худые холодные плечи.

Нирга и Марла так и не добрались до горца, и возмездие не свершилось. Дальше всё зависело от того, останется ли Юрик здоров либо же свалится с мерзухой.

Шансы первого и второго варианта в глазах Базаафа были равны. Молод, но тощ, к тому же недавно сурово болел. Одна нога Юрика была в гробовой яме, а другая стояла на твёрдой земле. Базааф был недоволен собой. Кажется, он и впрямь допустил ошибку.

Глубоким вечером, думая, как сгладить всё сказанное и содеянное за день, горец бросил наудачу:

– Есть хочешь?

Юрик молчал. Его взгляд в задумчивости или же в оцепенении застыл на одной точке. Потом, подтягивая к самому подбородку углы простыни, он всё же кивнул. Движение далось с трудом, и Базааф в тот же момент со всей ясностью понял, что парень болен.

Как бы то ни было, он был голоден, и одежда здорово подсохла в тепле. Базааф проявил чудеса терпения, поджидая медлительного дрожащего Юрика, ковыряющегося непослушными руками в не менее непослушных рукавах и уворачивающихся пуговицах.

В темноте, подсвеченной лишь слабым светом из оконец, они дошли до массивного амбара Морских собраний. Амбар не закрывался до ночи, и как всегда изобиловал тружениками, вернувшимися пяток рюмочек наливки назад из портика.

В дверях они столкнулись с Кифом. Молодой капитан озорно подмигнул. Базааф не стал говорить, чем кончилось плавание, ограничился сдержанным кивком. Бывалые моряки отнеслись к появлению Базаафа настороженно, разговоры оборвались на полуслове, и все взгляды обратились ко входу. Парней младше семнадцати в Морское собрание не допускали, и Юрика бы несомненно вытолкали, если бы он не помогал местному долгожителю, старику Наффе, содержащему Морское собрание, поддерживающему порядок в молельне и составляющему прогноз погоды для Оповестного листа. Те, кто прежде связывал неоправдавшиеся прогнозы с Наффиной старостью, в последнее время умолкли и зауважали добродетельного старца. Сегодня начался четвёртый десяток дней безошибочного прогнозирования, и до прихода чужеземца компания из почти тридцати местных моряков отмечала юбилей со свойственной работникам физического труда чистосердечностью и размахом.