– Я этого не говорила. – Помолчав мгновение, я продолжаю: – Ты считаешь, что видела что-то вроде привидения?

Она пожимает плечами:

– Я не знаю, что это было. Она выглядела реальной. А потом исчезла.

Фло пожала плечами чересчур небрежно, и я понимаю, что она пытается держать себя в руках и говорить спокойно. Но я знаю свою дочь. Она испугана. Что бы она там ни увидела, это ее глубоко потрясло.

– Хорошо, – мягко говорю я. – Возможно ли какое-то объяснение?

– Мам, я знаю, что увидела. Именно поэтому я попыталась сделать несколько снимков, зная, что мне никто не поверит.

– Н-ну, а как насчет какой-нибудь статуи или… я не знаю… игры света?

На этом мои идеи исчерпываются. Фло складывает руки на груди и прищуривается:

– Это была девочка. Она горела. У нее не было головы и рук. Ничего себе игра света. – Она оборачивается и снова всматривается в снимки. – Но почему она не проявилась на пленке?

– Понятия не имею.

Внезапно мне приходят на ум слова Джоан.

В часовне все еще обитают призраки сожженных девочек. Если вы их увидите, вас постигнет несчастье.

Я обвожу взглядом заваленную оборудованием ванную.

– Слушай, почему бы нам сейчас не спуститься вниз? А к этой теме вернемся чуть позже.

Она демонстративно фыркает:

– Ладно. Пойдем. Я все равно уже закончила.

Она позволяет мне вывести себя из ванной.

– Почему тебя так долго не было? – спрашивает она, когда мы спускаемся вниз.

– Навещала прихожан.

– Кого именно?

– Саймона Харпера.

– Я думала, что туда тебе лучше не соваться.

Я чувствую укол вины.

– Я и не суюсь. Пойдем. Я приготовлю нам поздний ланч.

– Ты купила продукты?

Блин. На фоне всего остального об этом я забыла напрочь. Я ужасная мать.

– Прости, я забыла. Как ты смотришь на пиццу? Для разнообразия.

– Нормально смотрю.

Мы заходим в гостиную. Только два часа дня, но небо затянуло тучами, и комната кажется темной и мрачной. В окно я вижу лишь верхушки надгробий, торчащие из высокой травы. Мы стоим и смотрим на кладбище.

– Тебе не кажется, что это могла быть одна из тех девочек, о которых ты мне рассказывала? – спрашивает Фло. – Тех мучениц, которых убили?

Мне не хочется закреплять у нее эту мысль, но, с другой стороны, что-то же она видела.

– В деревне кое-кто верит в то, что эти девочки все еще обитают в часовне… но это всего лишь фольклор.

– Но это возможно?

– Возможно, – с глубоким вздохом подтверждаю я.

Она обнимает меня одной рукой за талию и кладет голову мне на плечо.

Скоро она будет слишком высокой и уже не сможет этого делать, с грустью думаю я. Господи, я знаю, что она должна вырасти, но вдруг это можно немного отложить? Ты позволишь ей побыть со мной рядом еще хоть немного, я так хотела бы чуть дольше послужить ей защитой.

– Мам?

– Да.

– Это хорошо или плохо – то, что теперь мы обе верим в то, что на кладбище обитает горящая безголовая и безрукая девочка?

Я сжимаю ее плечи, пытаясь унять тревогу.

– Давай не будем слишком много об этом думать.

Разумеется, я только об этом и думаю. Еще больше, чем Фло, которая сейчас крепко спит в своей комнате, громко посапывая и обвив руками и ногами одеяло.

Мы навели порядок в ванной, приспособленной под фотолабораторию. Я пообещала ей, что завтра рассмотрю в качестве альтернативы подвал. Судя по всему, флигель для этого совершенно не подходит. Там нет электричества, зато слишком много света.

Вечером мы разогреваем в микроволновке остатки пиццы и жареной картошки и смотрим старые комедии на дисках. «Книжный магазин Блэка». «Отец Тед». Сразу после полуночи я вслед за Фло отправляюсь наверх спать.

Как всегда, прежде чем забраться под одеяло, я сажусь, скрестив ноги, и молюсь. Я не уверена, что Бог меня слышит. Я даже надеюсь, что у него есть дела поважнее, чем слушать мое бессвязное бормотание. Но наше вечернее общение меня утешает. Я даю выход своим страхам, тревогам, делюсь своими радостями. Это успокаивает душу и проясняет рассудок. Это напоминает мне, почему я стала священником.

Сегодня я мучительно ищу и не могу найти нужные слова. У меня в голове каша из разрозненных мыслей. Как будто приезд сюда перемешал все, что я обычно аккуратно держу на своих местах, и теперь я ничего не могу найти.