Чёрт бы побрал его и его правильность. Самый обыкновенный вояка, — устав и солдатская жизнь прежде всего. Их было здесь много таких, простых солдат, к которым я привязался и даже начал уважать, за их простоту и честность. После двухчасовой прогулки по окрестным постам я завалился спать, и до девяти утра не просыпался. Пробившие девять часы разбудили меня, а солнце, нагрев стенки палатки, выгнало наружу. Стейвер сидел на чурбачке возле выхода, осматривал бластер и, морщась, подставлял своё бледное лицо яркому дневному светилу.

«Бедняги, всю жизнь прожить под землёй, не видеть солнца, не загорать под ним и не чувствовать его животворного тепла, неудивительно, что их взгляды на жизнь так резко расходятся с нашими», — подумал я.

Всё было таким обыденным — и четверо часовых в полном вооружении возле ворот, и поблескивавшие шлемы аванпоста на большом холме, где я несколько дней назад вступил в свой первый бой, и ходившие туда-сюда люди, нежащиеся под солнечными лучами. У многих из них даже появился слабый загар за эти дни. Стейвер, похоже, удовлетворился состоянием своей «пушки», засунул её в кобуру на правом боку, вынул из ножен меч, льдисто сверкнувший лезвием, и вызвал на учебный бой воина из соседней палатки, своего приятеля, с которым мы часто ходили в патруль. Они начали тщательно отработанную и сбалансированную тренировку, постепенно повышая скорость. Клинки сходились со звоном, взлетали, подсекали и вновь обрушивались друг на друга. Звенела песнь мечей, та самая песнь, которая приводила в неистовство наших предков, которая заставляла их забыть про смерть, собирающую свой урожай и броситься врукопашную в самую гущу боя. Теперь уж негде её услышать, простые клинки сняты с вооружения и в подземном мире, уступив место своим энергетическим собратьям. Остались только «ритуальные» мечи, выдаваемые каждому мужчине, прошедшему Сборы Совершеннолетия. Эти клинки имеют почти прямую форму, чуть расширяясь к острию, и напоминают железные мечи греческих гоплитов, которые называются «ксифос». Кто прошёл сборы, мечом немного умеет махать в любом случае. А кто не прошёл без уважительной причины, полным гражданином стать не может.

Я с интересом наблюдал за тренировкой, подмечая приёмы, как вдруг почувствовал нечто необычное. Что-то неуловимое и тревожное, скользнув по крепости, изменило привычный ритм жизни. Я увидел Роб-Роя, он стоял возле своего шатра, прислушиваясь к коммуникатору и выкрикивая какие-то распоряжения. Откуда-то из-за холма послышался глухой взрыв, и внезапно стало ясно, что аванпоста там уже нет — несколько воинов только что пробежали через ворота, и их тут же снова закрыли часовые. Стейвер с соседом уже не дрались, они бросились к оружейному складу, где собралась небольшая очередь. Пришлось тоже топать туда. Стерк лично выдавал оружие, ему помогали двое пехотинцев. Мне дали, как обычно, арбалет, колчан с «рентиками», бластер и трофейный нож, который подобрал после первой схватки. Слава богу, хоть проклятый меч не стали подсовывать. Подошёл Саша, тоже получил арбалет и с немного грустной улыбкой отсалютовал им мне. Только вот улыбаться было совершенно нечему. Битва началась, а дождаться ночи и уйти мы не смогли. Весь воздух, казалось, звенел предвкушением схватки, горячности боя и всепоглощающего азарта. И эта битва не только разрушила все планы Роб-Роя, захватив его врасплох, не только уничтожила и наши планы относительно побега, но и навсегда поставила крест на моей, да и Саниной тоже, жизни в мире Поверхности. И принять участие в ней нам пришлось независимо от желания.

Саня только подошёл и хотел заговорить, как из-за холма вылетело около десятка странных штуковин, несколько смахивающих на нынешние гидроциклы, на которых верхами сидели люди. Знакомое слабое сияние прикрывало их спереди, яркими сине-зелёными пятнами горели двигатели на днищах, сдвоенные орудия по бортам машин открыли огонь. Очередь возле склада моментально рассыпалась кто куда, несколько лучей оставили следы на земле там, где только что стояли люди.

— Воздушная пехота, — сказал Саня, упавший рядом со мной, — вчера мой сторож разговаривал с кем-то о них. Очень быстрые, летают на высоте до тридцати метров, вооружены двумя спаренными лучевыми скорострельными пушками малого калибра, есть второе место на сиденье для пехотинца в легкой броне. Основная функция — разведка боем и преследование бегущего противника, высадка тактического десанта в тыл, слабое место — двигатели на днище машины, их невозможно прикрыть защитным полем. Бронированную конницу снимают с вооружения из-за них.

Воздушные пехотинцы развернулись и пошли на второй заход, так и поливая палатки из своих пушек. Не знаю, как слабости, а вот плотность огня у них отличная. Но Роб-Рой, равно как и его воины, уже оправился от неожиданной атаки (разведчики в горах погибли, не успев передать сведения о появлении и оснащённости вражеских войск), и начал стрелять из бластера по противнику, солдаты дружно последовали его примеру. Один из «летучих» вдруг подпрыгнул вверх над своей машиной, превратившейся в огненный шар, и со всей скоростью, с которой двигался до этого, полетел, кувыркаясь, к земле. Непонятно, почему, но он вдруг завис в воздухе над крепостью, похоже, едва успев воспользоваться каким-то спасательным устройством. Луч бластера полыхнул из его руки, но солдат, которому он адресовался, прыгнул в сторону и ответил тем же. Воздушному пехотинцу повезло меньше, и он упал на землю, уже не двигаясь. Было что-то неестественное в этой ненависти, желании даже после потери машины и падении на чужой территории уничтожить хотя бы ещё одного врага, а не сдаться в плен. Его товарищи скрылись за холмом, и пока что не возвращались. Роб-Рой подбежал к воротам, крикнул: «Шестая и седьмая центурии, за мной, рассредоточиться по холму, пока не поздно!» и первый побежал туда. За ним помчались солдаты, личная охрана, в том числе расчёт плазмомёта, Саня, а за Саней и я. Выбежав на гребень холма, я увидел знакомую по первой схватке панораму равнины, после чего с легким холодком в груди прижался к земле и принялся торопливо отрывать окоп…

Македониане наступали цепью, которая захватывала фронт километра два шириной, то есть, наш холм они обходили с флангов в любом случае. Впереди шли танки, первая тяжёлая техника, которую я увидел, штук двенадцать-пятнадцать, за ними двигалась пехота и бронированная конница шагом, а на заднем плане было нечто, повергшее меня в изумление, а затем в ужас, так как у нас не было абсолютно ничего, что можно было бы ему противопоставить. Это был танк, если только можно назвать танком махину высотой с девятиэтажный дом, с десятком орудийных башен и стрелковых бойниц, прикрытую голубоватым куполом мощного силового поля. Громадина уже сейчас начала постреливать из самого большого орудия, посылая широченные лучевые импульсы в основание холма. Жарко полыхнула трава, клубы дыма плотной пеленой заволокли весь обзор, и больше ничего не оставалось, как стрелять наугад через эту завесу. Мне это здорово не понравилось, глупо тратить попусту боеприпасы, и я счёл возможным осмотреться. Слева в окопчике лежал Саша, выставив вперед арбалет и ожидая, пока кто-нибудь подойдёт на прицельный выстрел, справа устроился Стейвер с бластером и серебристым автоматом-лучемётом, чуть далее были окопы Стерка и Роб-Роя, который я узнал по очертаниям плазмомёта на треножнике, расчёт его уже собрал и залёг рядом. У Сани был довольно решительный вид, хотя и какой-то обречённый. Надо бы договориться с ним, как улучить момент и дать дёру, пока не поубивали всех. Мечты, мечты…

— Пятый, танки по фронту, пятнадцать штук. Монстр-танк на подходе, монстр-танк справа, — голос какого-то офицера в коммуникаторе Роб-Роя звучал с истерическим надрывом.

— Держать позиции, — громко проговорил предводитель, — держаться, сколько сможем.

Пока я вслушивался, через дымовую завесу одновременно просунулись угловатые носы полутора десятков танков, и началась заварушка. Сгусток плазмы из оружия Роб-Роя ударил в один из них, слегка оплавив броню, но не более. За этим последовал эффектный ответ — счетверённые турельные установки на бортах танков развернулись и открыли огонь очередями, пронёсшимися над нашими головами, пропахавшими землю чуть далее и перерезавшими одну из опор треножника, отчего тот покосился, а затем упал. Танки, используя короткую паузу, упорно поползли вверх по склону, скрежеща гусеницами, по паре фланговых двинулись в обход холма, чтобы отрезать нам путь к отступлению и нанести удар по крепости. Мне на плечо легла чья-то рука, я обернулся и увидел Сашу, который жестом показал, надо, мол, сматываться. Мы ползком пробрались до заднего склона и со всех ног пустились в Аруим. Ворота были разбиты в щепки, пехотинцы, укрываясь за стенами и баррикадами из мешков с песком, половина из которых уже были раскиданы, палили из бластеров и лучемётов в прорвавшиеся танки, два из которых уже горели; мы вбежали за частокол, где были остановлены Гентаром. Наспех втолковав ему, что неприятеля слишком много и что сражение на холме почти закончено, мы присоединились к его группе.

Запылали оставшиеся вражеские танки, остальные же были заняты в бою на холме. Мощные лучевые импульсы с «монстра» с леденящим душу шипением проносились над гребнем холма, потрёпанным в бою с танками Аруимом, и мчались дальше. Гентар расспросил Сашу о вражеских войсках, которые мы видели сверху, что-то озабоченно пробормотал и послал человека на холм. Саша подошёл ко мне, благо рядом никого не было, прислонился к частоколу, хвастливо показал бластер, подобранный где-то.

— Не понимаю. Пехотинцы жгут эти танки, хоть и с трудом, для чего они вообще нужны? Один танк всяко дороже десятка солдат.