Я только и смогла, что испуганно икнуть. Только не хватало, чтобы контроль надо мной получила эта инфернальная образина с лазерными прицелами вместо глаз. Но неужели я бы не почувствовала постороннее вмешательство?

— Как она может это провернуть? — чуть хрипло спросила я.

Мефодий Всеславович постучал пальцами, сложенными в щепоть, по голове.

— Подарок-то явно не от Велеса, — сказал он, пугая меня ещё сильнее, — стало быть, и способы там грязные, душу вымораживающие. А что вы супротив выставить можете? Ничего, ибо не знаете, с чем боретесь. А Волков знает.

— Вопрос, скажет ли, — проворчала я, принимая правоту домового. — На соглашения я с ним никакие не пойду.

— А и не надо. Вам нынче хоть крупицу знаний урвать. А где её взять? Только у врага.

У врага брать ничего не хотелось. Не потому, что я была столь принципиальна, а потому, что была уверена: Волков просто так делиться ничем не будет.

Я подошла к зеркалу в толстой резной позолоченной раме, висевшему в простенке между окнами гостиной. В нём тотчас же зажглись красными, пока неяркими, угольками лисьи глаза. Она следила за мной и явно злилась, что я её игнорирую. Что ж, можно и внимательней посмотреть. Поиграть в гляделки. Я уставилась прямо в разгорающиеся красные точки и почти тут же пожалела. Казалось, через глаза лучи ввинчиваются прямо в мозг, и не просто ввинчиваются, а пытаются там что-то сотворить. Отшатнуться я не успела, меня накрыло воспоминанием.

Словно кусок с рваными краями, выхваченный из цельного полотна. Неизвестно, что было до. Неизвестно, что было после. Но сейчас мы, я и мой собеседник, сидели на скамейке. На мне лёгкие шёлковые брюки, краями которых играл летний ветер, и элегантные туфли, одной из которых я покачивала, пытаясь скрыть раздражение. Раздражал меня сидящий напротив парень с внешностью, ничем особо не запоминающейся, пока не поймаешь его взгляд. Тёмный, нехороший взгляд, поднимающий всё гадкое, что обычно прячешь в самых дальних закоулках души. И гадкого поднялось уже столько, что хотелось снять туфлю и подкованной шпилькой врезать по сволочи, которая подарила призрачную надежду, просуществовавшую ровно до момента, когда он сказал, что потребуется взамен на излечение сестры.

— Я понимаю, вы сейчас мне не верите, — тем временем говорил парень низким неприятным голосом. — Считаете бредом?

— Считаю, — согласилась я. — Сама себе удивляюсь, что продолжаю вас слушать.

— Потому что других шансов спасти вашу сестру нет.

— Боюсь, их вообще нет. Ей сейчас поможет только чудо.

Он прищёлкнул пальцами, и на их кончиках зажглись красные огоньки. Я лишь скептически скривилась: слишком много повидала в этой жизни дешёвых фокусов, чтобы на них покупаться.

— Я вам и предлагаю чудо. А взамен вы всего лишь выполните мою просьбу. Несложную.

Огонь он убрал столь же просто, как и призвал.

— Ваша просьба звучит как горячечный бред.

— Не верите в магию?

— А есть те, кто в неё верит?

— Неделя. — Он встал и посмотрел на меня так, что появилось желание снять уже обе туфли, но не чтобы запустить их в собеседника, а чтобы быстрее от него удрать. — За эту неделю Светлане станет лучше, и вы убедитесь, что я вас не обманываю. Но откажетесь помочь — и всё вернётся на круги своя. И тогда только вы, Марина, будете виноваты в её смерти. Будете знать, что могли спасти и не спасли.

— Елизавета Дмитриевна, очнитесь! — Мефодий Всеславович по щекам хлопал не сильно, но паники в его голосе хватило бы на десяток домовых. — Что она с вами сделала?

Первое, что бросилось в глаза, когда я их открыла, это сияющая люстра на потолке. Я лежала на полу, затылок ощутимо побаливал — наверняка приложилась им со всего размаха.

— Уже всё. — Голос прозвучал твёрдо, но сесть я бы не решилась. — Не стоило мне смотреть этой лисе в глаза.

Или стоило? Возможно, лиса — ключ к той части памяти, что от меня заперта? Теперь я хотя бы знаю причину, по которой согласилась сюда попасть. Та таинственная Светлана, имя которой всплыло в памяти при пробуждении в этом теле, оказалась моей сестрой из прошлой жизни. Скорее всего, больной или даже умирающей. Лицо её я, сколь ни напрягалась, вспомнить не могла. Впрочем, своё прежнее лицо — тоже. В показанном мне куске воспоминания не было зеркала, а глаза собеседника ничего не отражали, они были, словно два прокола в пустоту. Не сам ли Тёмный бог со мной разговаривал?

— Елизавета Дмитриевна, что с вами? — заголосила Полина, некстати зашедшая в гостиную.

Моего падения она наверняка не слышала, но сейчас все плетения развеялись: оказывается, стоит потерять сознание, и они более ничем не удерживаются. Слышала ли она причитания домового? Или тот может скрывать своё присутствие от нежелательных особ? Сейчас-то его заметно не было, а Полина ничем не показывала, что слышала чужой голос.

— Со мной ровным счётом ничего не случилось. Неужели я не могу помедитировать?