Шрифт:
– Да-а-а… – Света встала, обошла стол и сочувственно погладила мужа по волосам, – тебе и впрямь не стоит браться. Обида на Морского и твоя богатая фантазия сводят тебя с ума. Но это даже мило…
– Угу! – послушно кивнул Коля, глядя в такие же волшебные, как двадцать лет назад, Светланины глаза, успокаиваясь в лучах ее взгляда. Еще чуть-чуть, и Коля забыл бы рабочие заботы и притянул жену к себе на колени… Но Света все испортила: взяла и сказанула ту же фразу, которой охарактеризовала поведение Коли год назад сразу после фееричной ссоры с Морским:
– Ты поступаешь честно, но ужасно…
Прокручивая в мыслях вчерашние события (а еще думал, что отвлекся на дорогу и ни о чем не сможет размышлять!), Коля чуть не пропустил свою остановку. Надо же, трамвай доехал!
– Спасибо! – гаркнул он в сторону водительской кабины, чем вызвал дружный переполох среди выходящих, которые по его примеру тоже решили отблагодарить трамвайщицу и начали соревноваться в вежливости.
Закончилось все возмущенным общественным:
– Вот нахалка! Я ей: «благодарю», а она: «не задерживайте двери». Под суд таких надо!
Отголоски вспыхнувшего на остановке обсуждения долетали до Горленко, даже когда он скрылся за массивной дверью родного 17-го отделения милиции.
В тесном вестибюле переминался с ноги на ногу грустный водитель Егоров.
– Приветствую! – первым кивнул Коля, любивший быть на равных с молодежью. Особенно с такими полезными, как Егоров. Водитель жил неподалеку от Горленко, и если забирал машину на ночь, то всякий раз за Николаем утром заезжал.
– Здравья желаю! – прогавкал парень и вдруг схватил Горленко за рукав: – Вас мне судьба послала, не иначе!
Коля вспомнил, что у Егорова сейчас неприятности: выговор за вождение в нетрезвом виде. Вообще, с учетом специфики службы, на такие мелочи внимания обычно не обращали: работа напряженная, мало ли кто как лечит нервы… Тем паче, если ты водитель годный, то никакая водка не помеха. Но в случае с Егоровым начальству почему-то понадобилась показательная взбучка.
– Можете Глебу Викторовичу передать, что я извиниться хочу? Я б сам сказал, но страшно обращаться… Меня, похоже, того-этого… Выгонят к чертям. Но, может, Глеб Викторович сжалится?
– Ого! – присвистнул Коля. – Все так серьезно? Конечно, порядок есть порядок, но некоторые, вон, без ста грамм вообще за порог отделения не выходят, и ничего…
– Да тут не в пьянке дело! – вздохнул парень. – Я просто неудачно выразился! Скажите Глебу Викторовичу, я не то имел в виду… – И, не дав Николаю возможности отказаться от выслушивания подробностей, забормотал: – Я глупость сказанул. Ну, был выпимши, с кем не бывает. Я Глеба Викторовича отвозил домой с банкета, и он тоже был ну очень на подпитии. И документы в отделении забыл. И стал просить, мол, высади меня, я сам пешком дойду. А я возьми и ляпни, мол, не пущу его самого идти: «И как вы не боитесь? – говорю. – Сейчас, вы же в курсе, рейды очищают улицы от калек-попрошаек. А вы в штатском, без бумаг, пьяный и хромоногий. Загребут еще…» Он сразу протрезвел и как давай орать…
– Это сколько ж ты выпил, – нахмурился Коля, – что такое сказанул?
– Да я не то имел в виду! – принялся оправдываться Егоров. – Да, не «очищают и загребут», а перевозят в интернаты для инвалидов, чтобы медицинский уход был и условия… Да, не «хромоногий» он, а немного ногу тянет из-за врожденной травмы, и это, когда он трезвый, никому и не заметно. Но… Слушайте, ну разве я не прав? Ему без документов одному ходить нельзя! У меня сосед безногий, ездит на дощечке. Так он, хоть и офицер-фронтовик с квартирой, женой и дочкой, все равно один за калитку двора выезжать боится – загребут, если без сопровождения, а пенсию себе присвоят… С его товарищем такое приключилось. Ой, ну, в смысле, переведут в медицинский интернат и…
– Ты вот что, – не выдержал Коля, – жди себе и помалкивай. Глеб на «хромоногого», конечно, обиделся, но он отходчивый и не сволочь. Не станет он о твоих провокационных разговорчиках выше докладывать. Но это только если ты их впредь вести не будешь. Знаешь же, в чем проштрафился, и снова продолжаешь…
– Да я только вам! – заверил Егоров. – Я же знаю: вы могила и никому не скажете. Поговорите с Глебом Викторовичем?
– Ты лучше сам, – после секундного раздумья сказал Николай. – В таких делах лишние уши и лишний рот только накаляют обстановку. Ну, если уж совсем у тебя духу не хватит, то посмотрим. А пока – ты мне ничего не говорил, я ничего не знаю… Да ладно, не кисни! Все не так плохо…
– Вроде и не так, да только что теперь будет, непонятно… – Парень не слишком-то взбодрился, но все же постарался улыбнуться и произнес: – В конце концов ведь не война же. Как-то образуется, согласен.
Под дверью Глеба, как часто бывало, топталась очередь из подчиненных. Викторович – даром что начальник – так и не обзавелся секретаршей, потому все время был обязан решать какие-то бумажные дела.
– Мне срочно! – буркнул Коля и рванул к кабинету. Ребята потеснились без возражений: знали, что Горленко просто так словами не разбрасывается и раз идет без очереди, значит надо.