Шрифт:
Я не останавливался и не отвечал. Каждый сам за себя. Человек человеку волк. Такие нынче времена, дочурка.
Сапожки перешли на бег, но вдруг резко остановились и побежали обратно. После непродолжительной возни, меня снова догнало семенящее чавканье и натужное пыхтение где-то справа.
— Я… Я могу пригодиться… Не бросайте меня, пожалуйста… Я сильная…
Скосив взгляд вправо, я увидел, как она, взвалив банку с соленьем на плечо, пытается доказать свои слова делом. Смотри-ка, соображает, москвичка. Перестала нюни распускать, поняла, что не поможет. Уж не знаю, сознательно или интуитивно. Но отвечать и реагировать не стал.
— Я… Я пригожусь… — Сбивчиво повторила она. Стараясь не наступить на края платья — не по размеру длинного — она подобрала подол свободной рукой, обнажив тонкие бледные коленки.
— Это меня не интересует. — Я всё равно не стал поворачивать голову и шёл не сбавляя темп.
Покрывшись пунцовой краской, москвичка отпустила подол и заявила обиженным тоном:
— А я и не имела в виду ничего такого!
Пожав плечами, я продолжил маршировать в выбранном направлении. Дорога в любом случае куда-то вела. Может, дойду в соседнее село. Поищу целые погреба, где ещё не был. Или магазин с консервами. Может, тоже до лета продержусь. А то что-то совсем быстро уставать начал…
Устала и девочка. Окончательно запыхавшись, она уронила скользкую банку в грязь и остановилась. Это вынудило меня обернуться — если разбила, то сейчас жоры налетят уже на нас.
Банка была целой. А девчонка, хватая ртом воздух, пыталась поднять её обратно:
— Я… Я знаю, где можно найти много еды… И лекарств… И ещё много всякого полезного…
— Чё ж ты не там до сих пор?
— Я… У меня… У меня папа работал в МЧС… Он полковник… был… — Она снова взвалила банку на плечо и, заметив мой заинтересованный прищур, подошла поближе. Но уже не так торопливо.
— И? Где-то тут складировал тушняк и патроны?
— Нет… — Она поравнялась со мной и пыталась отдышаться. — Он… стратегические запасы охранял.
Старательно выговорив словосочетание, она следила за реакцией. Я разочарованно усмехнулся:
— И иногда делился с тобой гостайной за вечерним чаем?
— Нет. — Она обиженно насупилась. — Но у него в ноутбуке точно всё есть. Я однажды подглядела. Там карты, коды всякие… И просто так карты были, документы в сейфе.
— Ага. И всё это в Москве. В управлении МЧС.
— Нет. — Девочка снова упрямо замотала головой. — У нас дома. Папа с него звонил по скайпу, когда бабушка заболела. И всё началось… Хотел узнать, что с нами, говорил, что скоро приедет. Но сейчас из-за работы не может. И… Я видела, как он… Прямо во время разговора…
— Переставал думать о чём либо, кроме еды. — Я угрюмо закончил за неё. — Жорой стал.
Она опять начала прерывисто вздыхать, посмотрела в пол и пустила слезу.
— Вынесли уже твою квартиру, вместе с ноутбуком. Ничего мы там не найдём.
— Ну а вдруг нет? Там же в хранилищах… Там и машины, и оружие, и одежда… Всё что нужно… Вам же всё равно некуда идти, как и мне. Я же вижу… — Москвичка утёрлась и натужно переложила банку с одного плеча на другое.
Ишь ты, какая зоркая.
Она продолжала напирать и аргументировать, заметив, что я перестал спорить:
— Вы же, может быть, теперь… Единственный… Ну… Взрослый… Который не хочет только есть и всё. Мальчишки-то тоже все как сдурели… Им в квартиру-то ещё просто так не попасть. А я знаю, где ключ спрятан запасной.
Перспектива, конечно, не сказочная. Метнуться через полстраны на поиски какой-то столичной хаты. С мизерным шансом найти координаты складов госрезерва. И в нагрузку — вот это ходячее несчастье.
Но долго ли я смогу шататься по местным полям, пока не загнусь от цинги. Или пока не ослабну настолько, что меня прирежут местные шакалята. Хорошо, если только прирежут.
В конце концов. О чём ты больше всего мечтал, сидя в четырёх стенах последние полгода до эпидемии? О свободе. Так вот она, твоя свобода. Такая, какой никогда раньше не было. Собрался разменять её на медленный голодный суицид?
— Сейчас и я мало чего хочу больше, чем поесть. Пошли. — Я забрал у неё капусту и зашагал в сторону самого высокого коттеджа в посёлке. — Вон туда. Там на чердаке жоры нас не унюхают. Попробуем твои соленья, переночуем. И с утра что-нибудь придумаю.
Девочка улыбнулась, шмыгнула и захлюпала рядом, соглашаясь:
— Правильно. Утро вечера мудренее. Так бабушка всегда говорила…
Глава 2. Глаза жертвы
О скором восходе солнца нас оповестил дружный хор воющих с голодухи жор. Они всегда приветствовали рассветы и закаты таким образом. Если, конечно, не валялись где-нибудь, обожравшись до полной одури.