— Я люблю тебя, детка. Что бы ты там ни натворила. Мы с папой любим. И всегда-всегда ждем.

— И я вас. Очень люблю.

Слава богу, что уж хотя бы эту любовь Володя так и не смог очернить. Хотя очень старался.

— Я вам больше скажу. И даже предвижу бурю возмущения и негодования. Но только потому, что я собираюсь сказать ту правду, которую никто и никогда не озвучит. Потому что она противоречит устоявшимся моральным устоям. В любой матери, глубоко в подсознании, задавленная социальными запретами и цензурой, живет ненависть к своему ребенку.

Ошарашенные слушатели просто молчат, лишь испуганно переглядываясь.

— Богохульство? Ересь? Святотатство, скажете вы? Тогда скажите мне, только честно, как часто вам доводилось слышать от разъяренной очередной шалостью ребенка мамаши вопли типа «Прибить тебя мало!» «Убила бы скотину»? М-м-м? Да каждый день, на любой детской площадке хоть одна, но скажет, верно? Вот это самое состояние ярости на какое-то мгновение отключает внутренние цензоры измученной постоянными недосыпами, полным крахом привычного уклада жизни и гормональными перестройками организм женщины, и наружу вырывается тщательно скрываемая правда. Только не говорите мне, что это всего лишь слова, всего лишь эмоции. Вы же верите в поговорку про пьяного, у которого на языке то, что трезвый держит при себе? Но в чем разница? Если алкоголь точно так же снимает цензоры, как и пограничные состояния психики? Так что когда женщина кричит своему дитя, что «убить его мало», она именно это и имеет в виду.

— Господи, какой циничный бред вы несете, — не выдерживает один из присутствующих мужчин.

— О, молодой человек, вы хоть раз в жизни испытывали состояние похмелья?

— Да, но при чем здесь…

— У подавляющего большинства вынашивающих ребенка женщин в первом триместре либо иногда во втором такое «похмелье» длится неделями и месяцами. Токсикоз называется. Сопротивление организма чуждому ему инородному белку — плоду. Эмоциональная нестабильность беременных давно уже стала притчей во языцех. Изменение веса, пропорций тела, смещение центра тяжести, связанные с этим боли в суставах, нагрузка при любой физической активности увеличивается, а либидо скачет совершенно бесконтрольно: то угасает напрочь, то наоборот — граничит с состоянием постоянного сексуального возбуждения и требует его удовлетворения. Дополнительный вес замедляет циркуляцию крови и других жидкостей, что приводит к отекам… Гастрит беременных, цистит беременных, ринит беременных… Полный набор. Поверьте, молодой человек, лично вы не выдержали бы такого испытания в течение девяти месяцев. Но главное… — Володя выдерживает драматическую паузу: — Роды. О, это незабываемый опыт, сопоставимый с… — он окидывает дерзкого слушателя внимательным взглядом. — Ну, на представителя сексуальных меньшинств вы не похожи, так что аналогия с анальным сексом вам не подойдет. Зато могу предложить вам вспомнить, скажем, массаж простаты. А теперь представьте, что вместо пальцев врача вам туда засунули зонтик. А потом открыли его внутри вас. Постепенно, конечно. Целых девять месяцев раскрывали. А в момент родов начали тянуть из вас. Вернее, даже не начали тянуть, в предложили вам совершить акт дефекации и самому избавиться от открытого внутри вас зонтика. И вы избавляетесь. Часов восемь. Или пятнадцать. Иногда сутки. Кому как повезет. Вот это, грубыми словами, и есть понятное мужчинам описание того, что испытывает женщина во время естественных родов.

Некоторые сидящие в зале женщины согласно кивают, мол не врет лектор, ни на грамм не прибавил жести и трэша, так все и есть.

— И после подобного испытания вы думаете, что женщина просто забудет эту боль? Нет. Не забудет. Эта боль отложится где-то далеко на подсознании и будет периодически напоминать о том, кто ее доставил. Именно в тех самых пограничных состояниях психики. Поэтому, увы и ах. В любой матери живет ненависть к рожденному ею ребенку. В любой.

Пожалуй, это была единственная лекция Володи, с которой я так никогда и не согласилась. Не смогла. Все остальные воспринимались мною не так критично, но эта…

Возможно, да, возможно, он говорил правду. Но какой бы правдивой она не была, она просто не могла относиться к моей маме. Не могла.

— Мамуль…

— Да, бельчонок?

— Я очень тебя люблю. Ты меня простишь?

— Мне не за что прощать тебя, мое солнышко. Мое дело любить тебя такой, какая ты есть. И так будет всегда. Приезжай. Мы с папой соскучились.

Приеду, мамуль. Очень скоро. И надолго. Потому что только рядом с тобой и папой я чувствую себя защищенной от всех невзгод и делающей хоть что-то правильно. Правильно, вовремя и во благо окружающим.

Иными словами, чувствую себя любимым ребенком. Все еще чистым. Все еще верящим в любовь и чудеса.

Но сперва мне надо завершить кое какие дела.

И начну я, пожалуй, с подруги, которую попрошу присматривать за квартирой. Вдруг квартиранты найдутся, а показать некому. Не буду же я мотаться каждый раз за сто километров, чтобы показать жилье в аренду. А так Наташа присмотрит. И себе копеечку заработает, и нам с малышом первое время на подгузники будет хватать.

— Как это просто понюхать?

— Не могу я его пить. А понюхать хочется.

— Что значит не можешь пить? А что случилось? Гастрит?

— Угу. Гастрит. Пройдет скоро. Через семь месяцев.

— Почему через се… О-о-оль… Ты что хочешь сказать? Ты что, того? Этого? Залетела? — ахает Натуся и всплескивает руками.

— Да. Третий месяц.

— И что?

— Что значит что?

— Рожать будешь?

— Да.

Да. Я буду рожать. Дико боюсь. С ума схожу от ужаса и ощущения обрушившейся на меня катастрофы. Но рожать буду.

— А отец? Рад?

— Он даже не в курсе.

— Ты не сказала этому своему… как его… Швейку?

— Это ребенок не от Шона. Хотя он как раз знает и почему-то рад. Но я… Натуся-а-а, мне так плохо, я такая сука конченая, — я тихо поскуливаю, обхватывая обеими руками совсем еще плоский живот. — Я только боль и грязь приношу с собой всем окружающим.

— Эй, эй, солнце мое, ты что? Какая боль? Какая грязь? А ну-ка прекращай рыдать! — окончательно встревоженная, Наташа принимается хлопотать вокруг меня, но тут в коридорчике ее квартиры раздается какой-то неясный шум.