И теперь, в Дальних Казармах, тренировки по психологии венчали всю эту огромную работу по преодолению боли. Словно шлифовали способность терпеть и игнорировать ее.

Наставник учил, что противостоять боли можно двумя способами: хотеть еще больше, желать ее, раствориться в ней – либо возненавидеть, иметь как своего злейшего врага, отвечать на боль яростью. В этом присутствовала некая степень мазохизма – однако любой человек, который из года в год работает над собой, тренируется, пашет как проклятый, выдерживая лошадиные нагрузки, в какой-то мере и есть мазохист. Это касалось, конечно же, той боли, которую невозможно устранить. Иначе как?.. Кончилось обезболивающее – складывай лапки?.. Но даже и в этой ситуации боец ПСО обязан держаться. Держаться тогда, когда, казалось бы, нет никакой надежды.

Теперь болевые ощущения нес уже сам Наставник. И следил при этом за воспитанником. На каждой тренировке воздействия были различные – то карандаш между пальцами, то концом палки в грудную мышцу, то постепенное наращивание давления на любую болевую точку на теле, а то и просто острым кончиком ножа в бедро. Боль усиливалась постепенно, но неуклонно – а курсант сидел и терпел, пытаясь либо гасить ее встречной яростью, либо раствориться в полном спокойствии, отрешиться, сжать боль в одну точку, локализовав только в одном участке.

И психологическая подготовка действовала. Ребята просто поверили в свои силы. Что, в общем, немудрено, когда ты изо дня в день бегаешь, дерешься, стреляешь, знакомишься с новыми способами убиения врага, снова бегаешь и корячишься под штангой, снова стреляешь, снова дерешься, снова ведешь стрелковый спарринг с машиной и побеждаешь ее – да еще и на мозг тебе капают, что ты нихрена не боишься, способен работать в любых условиях и с любым оружием, и даже без него. Они видели это на практике, своей собственной шкурой уяснили, что человек действительно может превзойти машину. Теперь при виде врага каждый из них испытывал лишь спокойную уверенность и легкое любопытство: как же сподручнее разобрать тебя на части?.. Как же быстрее отработать тебя, чудовище?.. Постепенно они подходили к тому состоянию, входили в тот круг избранных, который и назывался – ПСО, подразделение специальных операций.

И Наставник же учил командира работе с личным составом. Уже на пятом курсе Сергей знал, что его прочат в командиры обоймы. Петр Иваныч не раз говорил, словно между делом, что работа эта по нему, что он справится. Шутка ли – начиная со второго курса в бессменных командирах ходит. А так как вакансий нет, то и собирать обойму придется свою. Восьмую. Впрочем, это Серегу нисколько не пугало. Собственная обойма, которая работает слитно, словно пальцы одной руки... Не об этом ли он мечтал с самого детства?

Решающая беседа произошла как-то неожиданно. Хотя – может, это Серега не ожидал, а Петр Иванович все же подготовился… Уж очень складная получилась речь.

Случилось это после пятого курса, когда Серега, вновь оставшись на каникулах в Академии, жил в отсеке группы и ждал со дня на день начала учебного года и убытия в Дальние Казармы. После смерти матери он побывал в родительском доме лишь раз – забрать настольную лампу, которая стояла сейчас у него на тумбочке. И окончательно переселился в казарму. Надо сказать, это сильно на пользу пошло: в то время, пока остальные на каникулах позволяли себе расслабиться – он продолжал пахать. Очень уж нравилось, что уже сейчас он на голову превосходил остальных курсантов группы. Но, как и всякому фанату режима, ему всегда было мало – и Серега продолжал совершенствоваться. Все в соответствии со словами батьки. Частенько компанию составлял и Гришка, который торчал у товарища до полуночи, да и остальные пацаны забегали.

Наставник зашел вечером, Серега как раз ко сну собирался. День прошел тяжеловато: последнюю неделю он решил устроить себе скачки наподобие тех, что предстояли в Казармах. Кросс пятнадцать километров вокруг Дома, потом на полигоне от души пострелял по железякам в динамике, потом в зале тренировочку, а потом, вечером, смотался с дежурной сменой на мотовозе до Плантаций и, пока они менялись, устроил заплыв до дамбы и обратно. Вернулся никакой: руки-ноги заплетаются, веки от усталости друг к дружке липнут. Еще и прикимарил в мотовозе, благо дорога спокойно прошла. Забрался в отсек, только завалился на койку – а тут Петр Иванович пожаловал.

Наставник обещание тогда сдержал и с комендантом поговорил. Хоть и со скрежетом, но позволил Хуер этакое безобразие. Но взял обещание – навещать своего курсанта с проверками. «И чтоб порядок у меня по всей казарме! И в тумбочках!» Петр Иваныч и навещал. Но чтоб так поздно…

Зашел, побродил меж застеленными по струнке курсантскими кроватями, просмотрел тумбочки – не уподобляясь Хуеру, конечно, а наоборот, прикрыть ежели что, – и, пододвинув табуретку к кровати, уселся напротив.

Серега, сообразив, что Петр Иванович о чем-то поговорить желает, уже сидел, свесив ноги на бетонный пол.

Помолчали. Серега – вопросительно поглядывая, а тот – просто глядел внутрь себя, словно думая какие-то свои думы…

– В годы Великой Отечественной войны в советской авиации существовало две категории летчиков, – вдруг, безо всяких предисловий, начал Наставник. – Одни – с десятками и сотнями сбитых самолетов на счету, с иконостасом на груди, обласканные высшим командованием и стремительно ушедшие вверх в званиях; другие – с одним-двумя, лейтенанты и старлеи. Первые – ведущие; вторые – ведомые. Первые прошли всю войну, до последнего дня; вторые – гибли во втором-третьем бою… – он философски развел он руками. – Статистика.