– Чисто?.. – сквозь зубы цедит наш главкапо – и сам себе отвечает: – Чисто. Смотри-ка… Постарались, тела, навели порядок…

Да, крысюки постарались. Но я, стоя в центре строя, чувствую на лице гримасу ненависти. С крысами тоже порой нужно вести себя осторожно: крыса, если она загнана в угол – обычно бросается. Конечно, потом будет разбор – но на любого капо можно найти управу. А дохнут эти высшие люди так же просто, как и рядовые номера. Когда-то давно – не помню точно, в Гексагоне дни похожи как капли воды – я видел казнь капо. Даже машины и зомбаки-кадавры не смогли его спасти. И капо, как оказалось, тоже дрожат от страха и срут в штаны не хуже крыс. И уж воняют они куда сильнее – потому как жрут вкусную тушенку, а не дерьмо спецпайков, как мы.

– Хер с вами, уроды… – тянет капо-два. – Дождались, проглоты. На завтрак. Нале… ву! Шаг-гом… арш!

Налево, крысюки, на жратву шагом марш! Кому-то эта команда вместо кимвал звенящих и Гласа Божия. Жратва, вашу ж мать, как много в этом слове…

Мы маршируем по межблоковому коридору, впадающему в широченное русло транспортной галереи С-модуля. С-модуль – это Северный модуль. В Гексагоне, как известно, таких восемь – иногда его называют и Восьмиугольником – и я не знаю, почему Гексагон назван Гексагоном, ведь гексагон – это фигура из шести углов. Да и никто здесь не знает. Мы просто принимаем факт как есть.

– Леу! Леу! Ряаз-два-три!.. Леу! Леу! Ряаз-два-три!..

Этот лай сопровождает нас каждое утро и каждый вечер. Так же как и побудка, так же как и вообще весь наш гребаный распорядок. В Гексагоне вообще каждый день похож на предыдущий. Кроме десятого дня очередной декады. Десятый день… Я чуть прикрываю глаза и облизываюсь, вспоминая вкус крысиного шашлыка на спице. Сколько я съел? Десяток? По меньшей мере… Да и выжрал вчера немало – так что даже сейчас малость подташнивает и слегка гудит голова. Но десятый день закончился вчера, сегодня – первый день новой декады, и впереди еще девять таких же. Один в один. И оттого и у меня, и у моих бугров – настроение поганей некуда…

Мы маршируем по внутреннему коридору и втекаем в русло транспортного. Он широк, поперечником в добрый десяток метров – и в несколько потоков по нему идет движение. В основном это такие же рабочие отряды – но иногда попадаются и стройные коробки механизмов. Это четырехсотые или пятисотые – но очень редко встречаются и механизмы классом повыше, двухтонники. Или – зомбаки. Они шагают по своим, только им известным делам – и многие из нас провожают фигуры, обвешанные с ног до головы снарягой и оружием, долгими взглядами.

Батя Ефим называл зомбаков кадаврами. Но это было очень давно, так давно, что покрылось с тех пор мутной водицей реки забвения. Словно бы в прошлой жизни. Никто больше в Гексагоне не звал их так – здесь их называют «зомбаки», и название, что и говорить, в самую точку. Иногда я думаю, что даже будь у меня возможность – я вряд ли согласился бы поменяться с таким местами. Стать биороботом, машиной из костей, жил и мяса… Сомнительное удовольствие. У нас, крыс, хотя бы остались какие-то чувства. Но что, интересно, чувствуют они? Понимают ли себя? Ощущают ли? И как вообще можно сделать человека таким зомбаком? И где с ними делают это?..

Мы идем по транспортному, течем сплошной серо-грязно-рваной заплатанной рекой, шаркаем подошвами, влажно шлепаем полубосыми ногами. Машины чужды эстетике, они не считают, что роба и ботинки должны быть опрятными и аккуратными – и от замены до замены, раз в год, номер может ходить и оборванным. Если в человеке еще осталось что-то человеческое и он следит за собой – он раздобудет нитку и заштопает робу. Если нет – он может изорваться задолго до срока. Но ему насрать. И нам тоже. И капо во главе с Главглавами и Смотрящим. И машинам. Впрочем, им наверняка насрать вообще на все, кроме коэффициента эффективности труда.

– Ряа-а-аз! Ряа-а-аз! Ряаз-два-три!.. Ряа-а-аз! Ряа-а-аз! Ряаз-два-три!..

Мы течем по коридору – и контроллеры, чьи стальные тела с равными промежутками стоят вдоль стен, бесстрастно смотрят на плывущий мимо поток. Иногда, в самые поганые минуты жизни, когда тоска и беспросветность давит особенно сильно, я подумываю – не рыпнуться ли на первого попавшегося? Самоубийственный рывок… и все. И темнота. Механизмы куда быстрее людей, ты даже не успеешь испугаться. Пулемет посечет тебя в фарш, в крошку и буро-красную труху, поставив точку в твоей никчемной жизни. Лишь секунда отделяет от блаженного забвения. Только рыпнись… Но сраный инстинкт выживания, присущий каждой крысе, не даст этого сделать. А ведь это так просто...

«Чик-чирик, пиздец, ку-ку, выпал дембель старику… – поржал как-то Док в ответ на мои слова. – Лис, ты слишком зол на этот мир, чтоб просто так сдохнуть. Я давно наблюдаю за тобой, еще с Малолетки – ты тот еще ублюдок. Ты будешь барахтаться до последнего… Выброси из башки эти мысли! Тем более вам, буграм, еще не так хреново. У вас есть отдушина – гребаная Нора… А вообще – подожди еще лет двадцать, и твое желание исполнится само. Статистика Гексагона. Сорок лет плюс-минус – и амба. Хотя раньше люди жили и до ста…»