С видимым облегчением я восприняла предложение фрау Бернхард «пойти к себе». Думаю, ей нетерпелось поскорее спровадить меня и получить наконец-то возможность обсудить прошедший день с сыном. Хартмут вызвался проводить меня наверх, но, поднявшись вслед за мной по лестнице, не спешил возвращаться к матери.

Я взялась за ручку двери, собираясь войти в комнату.

– Подожди, – остановил он меня. – Я хотел тебе сказать… – он замялся в нерешительности, – по-моему, сегодня был хороший день, во всяком случае, для меня…

– Для меня тоже. Спасибо тебе.

– Мария… – Хартмут смутился. – Ты мне очень нравишься… Если ты решишь…. В общем, дверь моей спальни рядом, – осмелился он наконец, покраснев, как мальчишка.

Мне даже стало чуточку жаль его.

– А как же мама? – я чуть наклонила голову набок. – Вдруг она услышит? Ведь её дверь – вот она, тоже рядом. Не боишься? Или ты больше не считаешься с её мнением?

Хартмут молчал. Другой реакции я, впрочем, и не ожидала. Слегка коснувшись губами его щеки, я вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Стрелки будильника мерно отбивали секунду за секундой, отсчитывали минуты и часы, а я всё ещё лежала без сна, ворочаясь с боку на бок. От бесконечных дум разболелась голова. Комната казалась тесной и душной, мне не хватало воздуха. Встав с кровати, я подошла к окну и, приоткрыв створку, вдохнула свежий, пропитанный ночными ароматами воздух.

Показалось ли мне, или я действительно услышала тихие шаги в коридоре? Я затаила дыхание. Приблизившись к моей комнате, шаги замерли.

Пулей отскочив от окна, я снова нырнула в постель и натянула на голову одеяло. Неужели, не дождавшись меня, Хартмут всё-таки решился сделать решающий шаг первым? Моё воображение рисовало его в длинном полосатом халате и шлёпанцах, а за его спиной – неусыпно бдящую, вездесущую фрау Бернхард. Я тихонько прыснула в подушку.

Лёжа в темноте, я гадала, что же произойдёт дальше. Минута за минутой время шло, но ничего, ровным счётом ничего не происходило. Откинув одеяло, я села в кровати. Снова послышались шаги, только теперь они отдалялись от моей комнаты. Скрипнула, закрываясь, соседняя дверь, и всё окончательно стихло.

Я с облегчением вздохнула. Смеяться расхотелось. Вдруг стало грустно. Я искренне жалела этого большого ребёнка – безобидного, нерешительного, трогательно-беззащитного. Смогла бы я полюбить его когда-нибудь, при других обстоятельствах, оценив его сердечность, порядочность и постоянство? Смогла бы я стать с ним счастливой? Кто знает… Я не исключала этой возможности. Всему мешало лишь одно огромное и весомое «но»: я не готова была встать между ним и его матерью. Я не вписывалась в рецепт счастья, уготовленный ею для сына. В свои сорок восемь он всё ещё довольствовался предписанным ею рыбьим жиром, а я мечтала о шоколаде – настоящем, с горчинкой, с заразительным и опьяняющим вкусом. Я предпочитала делать и исправлять свои собственные ошибки, а не расхлёбывать чужие. Мой будущий муж представлялся мне стеной, за которой я могла бы укрыться. Стены из Хартмута не получалось. Разве что шаткая картонная перегородка.

Бессонная ночь медленно таяла в предрассветной мгле. Медленно наступало утро. Решение пришло мгновенно. Стараясь двигаться бесшумно, я оделась и наспех побросала в сумку свои немногие вещи, затем, коротко подумав, вырвала из записной книжки чистый лист и, черкнув на нём несколько слов, оставила его лежать на самом видном месте – аккуратно прибранной мною постели.

Зажав в руке туфли, я бесшумно спустилась по лестнице вниз. К моему великому облегчению, входная дверь отворилась беззвучно. Она милостиво выпустила меня на волю и мягко закрылась, отрезая путь назад. Натянув на босые ноги туфли, я на цыпочках добежала до металлических ворот. Калитка недовольно скрипнула. Я оказалась на освещённой фонарями широкой улице.

«Где-то здесь за поворотом находится стоянка такси, – припомнила я из вчерашней поездки с Хартмутом. – Ничего, доберусь», – успокоила я себя и вздохнула с облегчением.

Шагая по незнакомой пустынной улице, я не испытывала ни страха, ни сожаления. За спиной остались гарантированное финансовое благополучие, непримиримая фрау Бернхард, славный смешливый Патрик и добрый, но нерешительный Хартмут. Я искренне желала ему счастья, но без меня.

– Сбежала! – ахнул Борис, вернувшись вечером с работы.

– Угу, – хмыкнула я и повисла у него на шее.

– Та-ак. Что-то случилось? Он тебя обидел? – забеспокоился Боря. – Дай-ка погляжу на тебя, – он покрутил меня из стороны в сторону. – Вроде всё на месте, жива и здорова. Тогда чего сбежала?

– По Ядиной стряпне соскучилась, – отмахнулась я и отправилась на кухню, где она уже выгружала из духовки целый лист горячих, ароматных пирожков.

– Не приставай к девочке, Боренька, – Ядя чмокнула его в щёку. – Лучше мой руки и садитесь за стол. Мы уже заждались тебя. А Машенька, если захочет, и сама всё расскажет, правда, ребёнок?