В тот день после обеда мы увидели вертолёты. До сих пор жители Белгородской области вспоминают о них как о самом ярком впечатлении того лета.

В крупных городах вертолёты – обыденность. Там военный вертолёт способен затеряться. Он невидим среди железных стрекоз, тянущих через город товары, полицию или буржуазную задницу, спешащую на футбол или к любовнице.

Военный вертолёт в посёлке – это война, о которой рассказывали по телевизору. Это засов изнутри на двери погреба.

Вертолёты гудели, как рассерженные осы, и величественно плыли над стройкой. Мы боялись, что они рухнут на наши головы. Мы замерли, все как один, думая о родных. Мы видели лица пилотов – так низко летели вертолёты. Мы снимали их на камеры, не зная, можно ли будет показывать видео. Мы, и русские, и украинцы, знали, куда они летят. Знали, зачем человек придумал военный вертолёт.

Как хорошо, что я дезертир!

Я утаил кое-что от Юры. Там, среди штукатуров, я встретил Нину. Когда я вошёл, она кокетливо засупонила цветастую рубашку. Заметив её румяный живот, я смутился. Она улыбнулась.

Немногим меня старше, она всё же казалась абсолютно своей среди горластых тёток. Даже покрикивала на них. Её движения были торопливыми и точными. Тётки же, наоборот, после обеда трудились лениво, берегли плечи и спины, сонно поглаживая стены шпателем.

И ещё: пока я вертелся у Нининых ног (штукатуры работали со стремянок), до моих ушей доносились безобидные шутки насчет ирокеза. Вот зачем он был нужен, оказывается.

– Ты на «Дракошу» похож. Бутылка, – обратилась она к кудрявой собаке, – правда, он похож на тот мультик? Ты не смотрела, наверное.

Всё сказанное Ниной казалось остроумным и трогательным. Она говорила как актриса в моноспектакле. Головка в белой косынке – Нина, Ниночка. Угольная прядь мешает глазам. Белая пенка скопилась у уголка губ. Потные полумесяцы под свежей грудью. Бамбуковый позвоночник под рубашкой от макушки до попы.

Всё дело в контрасте. На фоне тёплой и мягкой от раствора стены, среди этих бугорчатых баб, она казалась ожившей статуей. Я до сих пор помню и затёртые шорты, и перепачканную рубаху, и старенькие кеды в капельках краски.

– Подожди, Дракоша, – Нина скинула косынку, поправила волосы и добавила: – Поможешь мне клей принести.

Мы пошли вместе. От волнения я изменил походку, поэтому волновался ещё сильнее. Оказалось, что мы примерно одинакового роста. Собака Бутылка сопровождала нас.

– Ты так смотришь на меня…

– Как?

– Слушай, я не маленькая. Я понравилась тебе, да?

– Почему?

– Что «почему»?! Говорю же: по взгляду видно. Ты заруби себе на носу или на чём-нибудь ещё: у меня двое детей и любовник-дагестанец.

Мы как раз поднялись на второй этаж и шли вдоль окон без стеклопакетов. Школа смотрела пустыми глазницами. Следила за нами, завидуя нашей полноценности.

У одного из окон курил Костик. Он задумчиво прослеживал миграцию перистых облаков на север поселка. «Как разваренные пельмени», – подумал я.

Очень хотелось, чтобы Костик нас не заметил, но, ощутив, наверное, мой напряжённый взгляд, он обернулся и беззлобно оскалился. Я кивнул в знак приветствия. Он ответил.

– Друган твой? – спросила Нина.

– Ну типа.

Она кончиками пальцев тронула мой ирокез. Я отмахнулся, как от пламени.

– Забавно, – протянула Нина. – Слушай, а тебя не бьют за него?

– А должны?

Она повела плечом:

– В посёлке никто так не ходит.

– Они трусы.

– А ты смелый, значит?

– Пошли уже.

Я схватил сразу две пачки клея, а Нина одну. Глянуть издалека: молодые родители гуляют с тройней.

Нина жила неподалёку, на улице Коммунистической. После окончания ПТУ она уехала в город. Там что-то не сложилось, поэтому пришлось вернуться. Одно время мыла пол в кафе «Чёрное небо». «Там начальник урод». Бросила. Сидела без работы, а потом мать позвала подсобницей.

– В сезон штукатур может хорошо зарабатывать. А ещё это полезно для фигуры. Вот, – она встала на носочки, подняла руки, вытянулась. Ни костей, ни жировых складок – берёзка в рубашке.

– Прикинь, – продолжала Нина, – пошла бы я поваром-кондитером – по профессии своей, и что?! Через год бы жопа в окно не влезла. Кстати, давай вместе пообедаем сегодня? Я набрала целый пакет хавчика. Приходи помогать, а то собакам отдавать неохота. Придёшь?

– А у тебя действительно ребёнок и дагестанец?

– Дурак! Какой дагестанец жене штукатурить разрешит?!

Действительно.

– А ребёнок? – не унимался я.

– К сожалению, я бездетная, – она развела в сторону руки как для объятий.

Целую секунду я всматривался в её чёрные глаза с неразличимыми зрачками. Нина искренне сожалела? Шутила? Или делилась радостью? До сих пор не знаю.

Обед пришлось организовывать наспех. Я заранее занял будущую душевую комнату, разложив в ней свои вещи: сменную одежду и собранный мамой паёк. Две доски я уложил на три шлакоблочины – получилась скамейка. Столик: покрышка, накрытая гладким шифером, не слишком очищенным от налипшего раствора. Лишний мусор я выволок ведром на улицу, а дыру в стене завесил мешковиной, чтобы не сквозило. Эта комнатка, ещё не отштукатуренная, с торчащими из бетонного пола подводками для воды, приглянулась мне сразу. В ней не воняло мочой, и располагалась она в самом дальнем уголке нашей стройки.