Шрифт:
Она идет к коровам и видит, что коровы не вымыты, телята лежат не так, как им нужно лежать, овцы стоят так, как им не нужно стоять. И во всем виноваты одни руки, эти мужские руки, руки, умеющие только косить, пахать да обращаться с лошадьми. Она идет в маслобойню и замечает одни недостатки. Молоко наливают не так. Пропадает много молока. Сепаратор не вычищен. Маслобойки грязны, и масло получается не масло, а смесь масла и грязи. И во всем виноваты одни руки, эти мужские руки, руки, не умеющие взбить масла, руки, не умеющие аккуратно налить молока. Она идет сюда и видит одни недостатки, она идет туда и видит одни недостатки. И во всем виноваты одни руки, эти мужские руки.
– Эти руки нужно бы отрубить, – но потом она смягчает свой приговор. – Мужчины не виноваты. Им приходится исполнять женскую работу, потому что в колхозе нет женщин. Виноваты женщины.
И опять недостатки. Тут грязь. Тут сор. Даже собаки не похожи на собак, а кошки на кошек. И везде мыши, крысы, мыши. Амбары походят на свинарники, кладовые походят на свинарники.
– Вам бы разводить свиней. – Она идет в свинарник, и что же, свинарник не похож на свинарник, свиньи не походят на свиней. Эти свиньи – не свиньи, а свинарник – не свинарник, а помойная яма. И во всем виноваты одни руки, эти мужские руки, эти неумные руки.
– Нет, им нельзя даже разводить свиней, – говорит она.
– Но они не виноваты, – снова амнистирует она их, – виноваты женщины, бабы, их жены, которые отказались войти в колхоз.
Она идет в парники. Но эти парники – не парники огурцов, а парники недостатков. Недостатки растут, как огурцы.
Теперь Чашкин и Коньков смотрят на всё ее глазами, они видят недостатки там, где раньше не замечали их. Им немного обидно, но главное, они боятся, боятся одного, они шепотом упрекают друг друга и исподтишка пихают один другого кулаком в бок.
– Зачем ты повел ее сюда? Надо было сначала показать наши достижения, наши поля или наших лошадей, наши машины.
– Ну конечно. Это ведь не я, а ты повел ее сюда. Дурак этакий! Теперь она уйдет, она порвет заявление, непременно уйдет, и всё из-за тебя.
– Нет, из-за тебя! Она уйдет!
– Нет, из-за тебя!
Они уже готовы подраться. И они дерутся и кричат, позабыв, что их может услышать Катерина.
– Она уйдет из-за тебя. – Удар по голове.
– Нет, из-за тебя! – Удар по шее и в грудь.
– Да никуда я не уйду, дурни этакие, – разнимает их Катерина.
Они смотрят на нее и видят: она смеется. Ну конечно, они ее плохо знают. Недостатки только способны усилить ее энергию, усилить ее желание работать.
– Какие мы остолопы. Ну конечно, она останется.
И они снова идут на огород, но уже не затем, чтобы открывать недостатки, а так, повеселиться, посмеяться над изображением кулака. Катерина видит своего мужа – он стоит перед чучелом и хохочет.
Они стоят и смеются, а над ними огромное чучело кулака – Петухов, увеличенный в три раза, и руки, приделанные позади к спине, руки в виде крыльев ветряной мельницы машут, как руки Петухова.
– Вот и хорошо, – говорит Катерина. – Есть недостатки. А я опасалась, что у вас гладко, как на бумаге. И мне нечего будет делать. Недостатки – это не так плохо, если их можно исправить.
– Конечно, – отвечает муж, – но еще лучше, если их нет.
– Вот и хорошо, – подтверждают Чашкин и Коньков.
Вот и хорошо.
Глава третья
Каждый колхоз имеет свою историю. Как организовался вот этот колхоз, должен знать каждый читатель. Но автор сидит (я сижу) сложа руки, потому что автор (потому что я) – мы не знаем истории этого колхоза. Нас в то время здесь не было. А передавать с чужих слов – лучше совсем не передавать. И я сижу сложа руки.
Но читатель не способен прощать автора. Автор должен знать всё, иначе он не автор. И читатель требует, в противном случае он возвратит книгу в библиотеку непрочитанной и выругает автора (выругает меня).
– Но постойте, постойте, товарищ, я, кажется, нашел выход. И вот он. Мы – я и вы, читатель и писатель, – мы попросим товарища Молодцева описать возникновение колхоза. – И чтобы не откладывать в долгий ящик, мы подходим к нему и просим. Но товарищ Молодцев отказывается. У него и без того много дела, кроме того, это ему не по плечу, он не писатель. Так отказывается он. Но от нас не так-то легко отделаться. Мы настаиваем, упрашиваем и в конце концов просто пристаем.
– Без этой главы пропадет весь роман, – говорим мы, – и колхоз не будет описан. – И товарищ Молодцев сдается, он соглашается.
– Мне нужно писать письмо приятелям, – говорит он, – используйте это письмо.
И вот я передаю ему свое перо. Он берет мое перо. И пишет.
Как всегда, он делает два дела одновременно.
Он пишет письмо. Но это письмо, кроме того, и глава моего романа. «Забыли ли вы, как мы брали Омск и Колчак удирал с быстротою колес своего поезда? – пишет он. – Теперь, как вам известно, я в деревне», – и зачеркивает написанное. «В этой деревне, – пишет он снова, – не было ничего. То есть в этой деревне были кулаки, середняки, бедняки, но не было колхоза».