– Нет, я не антихрист, – говорит поп, – я это могу доказать.

– Докажи, не сходя с места, – говорят двенадцать кулаков, не сходя с места.

Поп подумал, подумал и сказал:

– Антихрист есть антихрист. А поп есть поп. Я спрашиваю у вас: я поп? – спрашивает поп.

– Ты поп, – отвечают двенадцать учеников.

– Следовательно, я не антихрист.

– Это доказательство отнюдь не геометрическое, – с ученым видом говорит Лука, – короче говоря, это не доказательство. Ты антихрист.

– Ты антихрист, – подтверждает Петр Петухов.

– Он антихрист, – подтверждают остальные.

– Кроме того, – возражает поп, – предсказано, что антихрист будет высок, а я не высок.

– Где же это сказано? – спрашивает Лука.

– Там, в одной книге. Вы ее не знаете.

– Раз я говорю, что ты антихрист, – говорит Петр Петухов, – то значит, ты антихрист. А то будет плохо.

– Скажи, что ты антихрист, ну скажи, что тебе стоит, – уговаривал один кулак.

– Ну, я антихрист, – говорит поп.

– Ах, ты антихрист, – кричит Петр Петухов, – бей антихриста!

И бьет антихриста.

«Что же это такое, – думает сын попа, – где же историческая точность?»

И кричит:

– Где же историческая точность? На Тайной вечере совсем не было этого!

– Бей антихриста! – кричат двенадцать кулаков и бьют попа.

– Это не по правилу, – вмешивается сын попа, – нужно соблюдать историческую точность.

– Хватит, – говорит один кулак. – Хорошего понемножку.

– Хорошего понемножку, – соглашаются остальные. И перестают бить.

Поп сидит, опустив глаза вниз, слезы капают ему на грудь. Он плачет.

– Прости, батя, – говорит Лука.

– Мы больше не будем, – говорят остальные.

– Бог простит, – говорит поп.

– Мы пошутили, – говорят кулаки.

Они пошутили.

Товарищ Молодцев – это не просто две руки и одна голова, это голова Молодцева, это руки Молодцева!

И у него есть свое увлечение. В бытность свою в Ленинграде он состоял в ИЗОРАМ.

Злые языки говорили, что кисть и краски для него дороже общественной работы. Кисть и краски, но он отвечал, что кисть и краски тоже общественная работа. И злым языкам ничего не оставалось, как прикусить себе свои языки.

Но вот он доброволец. Один из двадцати пяти тысяч он едет туда, где живопись если и существует, то в виде икон и кулацких вывесок.

Он едет.

И товарищи, провожающие его, посмеиваются над ним.

– А у нас скоро выставка. Отложи отъезд. Будешь участвовать.

– А ты кисти с собой не бери. Будешь писать коровьим хвостом. Куда эффектнее.

– На кого ты покидаешь ИЗОРАМ?

– Ничего, – отвечал Молодцев. – Мы создадим ИЗО крестьянской молодежи. Не подкузьмим.

– Как же оно будет называться? – спрашивают его приятели. – ИЗОКРЕМ? Название говорит само за себя. Чем же вы будете писать: кремом, сметаной?

– Сметаной, – ответил товарищ Молодцев и уехал.

И вот наступил день, когда можно было начинать. Запашка и сев закончены. Вечерами остается свободное время. И среди кружков травосеяния, политического момента, животноводства, пчеловодства возникает новый кружок: ИЗО.

Парни держат в руках кисти и карандаши уверенно, как лопаты. Но лопаты есть лопаты, а карандаши есть карандаши. И Молодцев показывает, как нужно держать карандаши.

Он приносит гипсовую фигуру Венеры – остаток барского имущества – и ставит ее на стол. Парни смотрят на нее с насмешкой.

– Почему же она в голом виде? – спрашивают они.

И Молодцев отвечает. Он рассказывает о греках, о греческом искусстве, рассказывает всё, что читал и слышал. Говорит два часа, наводя сон и скуку.

Потом предлагает рисовать Венеру. Но руки кружковцев рисуют неохотно. Видно, что задание не интересует их.

Рисуют час, рисуют два. Они рисуют, как он говорил. Чтобы заполнить время и бумагу. Собственно, они не рисуют, а водят карандашом по бумаге. И Венера на бумаге имеет еще более скучный вид, чем на столе. Но некоторые ее подкрашивают. Один рисует ее с усами, другой с рогами, третий рисует ее в виде комсомолки, а некоторые просто «хулиганят». У гипсовой Венеры нет на теле волос – они рисуют ее с волосами на теле, меняют ее позу. Другие поступают еще смелее и рисуют груди на животе, вместо рук – ноги, вместо ног руки. Но к концу занятия они уничтожают свои рисунки, сказав Молодцеву, что у них ничего не получилось. И к Молодцеву попадают только «честные» рисунки, рисунки скучные, как сам гипс. И Молодцев удивляется их правильности и пресности.