По словам папы, этот дядька — бомж и алкоголик. Непонятно, какого он возраста и какой расы — то ли чернокожий, то ли мулат. Всегда нечесаный, в лохмотьях и растоптанных кроссовках без шнурков или вообще босиком.

В прошлый раз он к нам тоже подходил, спрашивал, хорошо ли клюет. Но тогда была плохая погода, не клевало вообще, и дядька сразу ушел.

— Мой сын только что поймал окуня, — отвечает ему папа, кивнув в мою сторону.

— Бой, покажи, что ты поймал, похвастайся, — обращается бомж ко мне.

От него несет перегаром. Не дождавшись ответа, он вытаскивает из воды садок с одной пойманной рыбой.

— Какая красивая рыба! Отдай ее мне! — просит он, с хитроватым прищуром глядя на меня.

— Не дам! — я вырываю у него из рук садок. — Это моя рыба!

Мне хочется размахнуться спиннингом и ударить его!

Он кривит лицо, будто ему больно.

— Ты плохой бой. Ты злой. Fuck you, — ворчит он.

— Не говори такое моему сыну, — вмешивается папа. — Нельзя так разговаривать с детьми.

Бомж медленно разворачивается лицом к папе. Сжимает огромные грязные кулаки.

Они стоят друг напротив друга: бомж выше папы и шире его в плечах. Если он сейчас кинется на папу и убьет его, что будет со мной? Мне хочется бежать домой, к маме.

— Сорри, виноват, — извиняется бомж.

Он отходит, садится на какое-то бревно, закуривает.

Неподалеку от нас, в воде на тощих лапах стоит серая цапля. Изредка, наклоняясь, цапля вонзает острый клюв в воду и что-то выдергивает оттуда.

Поодаль от нее стоит черная цапля. Случается, она срывается с места и летит в нашу сторону, но серая цапля с криком летит ей на перехват и отгоняет от своих владений.

Каждый раз, когда мы здесь, я наблюдаю эту сцену — войну двух цапель.

— О-о! Уо-о… — вдруг кричит бомж, вставая и протягивая вперед руки.

То ли он поет, то ли хохочет.

С противоположного берега сразу срывается стая уток; чайки, цапли — все летят к нему. Птицы знают — сейчас их будут кормить.

Продолжая петь и хохотать, бомж достает из кармана булку, отрывает от нее кусочки и бросает птицам.

Я вижу, как из кустов выбегает кот! Дикий полосатый кот бежит к бомжу, перепрыгивая через упавшие ветки и лужи. Кот становится на задние лапы, а передние упирает в ноги бомжа. А затем танцует на задних лапах. Бомж берет кота за шкирку, поднимает и… целует в морду.

Как страшно!

И как красиво здесь! Высокое небо, и травы высокие, словно позолоченные солнцем; вода в заливе переливается такими нежными оттенками, что трудно передать словами. Если бы я не хотел стать рыбаком, то обязательно стал бы художником.

5

— Вот так: провели мы здесь с тобой целый день, а поймали только одну рыбку, — говорит папа, вытаскивая из воды садок. — Возьмем ее домой? Или лучше выпустим, пусть плавает?

— Возьмем, — отвечаю я сердито.

— Хорошо, — соглашается папа. — Тогда давай собираться, пора домой.

Мы складываем снасти и идем через рощу по тропинке к нашей машине. Проходим мимо палатки бомжа-алкоголика.

Он сидит на земле, ноги враскорячку, и весь как-то странно трясется. Даже не смотрит в нашу сторону.

— А-а-а! — вдруг издает он страшный вопль. Падает на землю, лицом на камни и ветки. — М-мм… Хр-хр… — хрипит задыхаясь.

Папа ставит сумку на землю, быстро подходит к бомжу. Присев рядом, переворачивает его на бок. Нащупывает у него пульс, подложив под голову свою ладонь.

Я стою в нескольких шагах, и мне видно, что лицо бомжа в крови, в грязи и прилипших листьях.

— Хэ-хэ, — хрипит бомж, продолжая трястись. Его ноги дергаются, как у лягушки, которую оглушили камнем.

Папа достает мобильник, звонит:

— Не знаю его имени, на вид ему лет пятьдесят. Он бездомный. Похоже на эпилептический удар. Скоро приедете? Хорошо, буду ждать.

6

Едем в машине домой. Перед моими глазами сцена: санитары кладут бомжа на носилки и, привязав ремнями, несут к фургону «Скорой помощи». Бомж большой, черный, грязный, страшный…

— Надо было oтдать ему нашу рыбу, — говорит папа, притормозив на повороте. Похоже, он чем-то расстроен.

Меня охватывает такая злость, что я начинаю бить ногами в спинку переднего сиденья.