Убитый лежал на боку, уронив голову на вытянутую левую руку. Пальцы были настолько плотно сжаты, что создавалось впечатление, будто человек собирался зачерпнуть ладонью воду да не успел. Правая рука была неестественно завернута и покоилась на отлёте. Степанов присел на корточки перед трупом, внимательно осмотрел его. На вид мужчине было лет под семьдесят, большого роста, плечист и при жизни, вероятно, обладал еще достаточной силой.

– Странно лежит, правда? – майор выпрямился, встал рядом с капитаном Бутиным.

– Да, я тоже это заметил, – кивнул тот, – руку имеете в виду?

– Именно… – Степанов неторопливо обошел труп, остановился в ногах, подумал. – Дело было вероятно так: убили его с первого выстрела, то есть попаданием в область сердца. Стреляли, скорее всего, вон из-за того камня, – майор показал глазами на высокий обомшелый валун. – Потом подошли, потянули за руку, перевернули на бок, чтобы произвести контрольный выстрел в затылок. Затем разули и обыскали, обратите внимание: карманы вывернуты… Всё правильно, капитан, это убийство по нашей разработке, почерк – тот же. И винтовка, и пистолет, наверняка, те самые… Игнатьев, идите сюда, – обратился майор к стоявшему поодаль пожилому, мрачного вида, мужчине с густой седой бородой. Его глубоко запрятанные светлые глаза смотрели настороженно. – Ну, теперь мы на месте происшествия, рассказывайте всё по порядку, не спеша. Итак, когда вы обнаружили труп Горяева?

– Вчерась, – старик приблизился к офицерам. – Аккурат дожж собирался. Я бы, однако, мимо прошел, торопился, шибко уж оте'мнился 1 , а тут гляжу – чёрное штой-то мелькнуло в кустах, непривышное для таёжного цвету. Подошел. Оказалося – френчик это Николай Федотыча. Ево потрогал, а уж он – холодный.

– Горяев всегда налегке на охоту ходил?

– Не-е, он в ватной куфайке промышля'т, обнаковенно, как все'и. Холодно ишшо ночами – как вызвездит и вы'яснит небушко на приморо'з, дак забря'каш зубами-то без теплой одёжи.

– Понятно. Значит, сбросил он эту самую «куфайку»… Только вот почему? – Степанов осмотрелся вокруг пристальным взглядом. – Подозрительного здесь ничего не заметили?

– Да, навроде, ничаво'… – неопределенно пожал широкими вислыми плечами Игнатьев. – Я, верно, особо-то и не глядел, во'шкаться было нековда, в поселок поспешал, людям рассказать.

– Оружия не было при убитом?

– Не, не было.

– А чем Горяев был вооружен и во что обут?

– Известно, чем, берданой. Тридцать второй калибер. У нас, хто на промысел поставлен, все имя' обворужоны. И у меня вот она, таковская жа. – Игнатьев тронул ремень висевшего за спиной охотничьего ружья. – А обутый Николай Федотыч был в ичиги, мы летом по тайге окромя энтих обу'ток ни в чем не ходим. Со звериных шкуров шьём: и ногам легко, и не промокают.

– А зимой?

– Зимой – в ка'танках, а по-городскому – в валенках, али в ка'мусах 2 изюбриных.

– Ясно. – Степанов, сгоняя севшего на щеку слепня, устало провел ладонью по своему широкому, простому крестьянскому лицу. – Откуда мог идти Горяев, вы не знаете?

– Как жа, знаю, с Джарчи он шел, тольки… – старик сбился, сосредоточенно поскрёб пятернёй затылок.

– Что, только? – насторожился офицер.

– Рановато ему было оттудова идтить, путём-то и не поробил. Пять дён, как с поселка ушел.

– А зачем он ходил в эти самые Джарчи?

– Джарча', правильно будет. Речка таковская есть, – старик показал рукой на юг. – Зимовьё Николай Федотыч рубил по Черному ключу, соболева'ть зимой собирался, белкова'ть, охотничать, словом. Наохотничал вот…

– Приступайте, – Степанов разрешающе кивнул стоявшим рядом следователю и экспертам и, повернувшись к старику, предложил. – Отойдемте, Прокофий… Как вас по отцу-то?

– Семеном батьку звали.

– И я тоже Семенович, а по имени, Григорий, – чуть приметно улыбнулся майор. – Значит, в некотором роде мы с вами – тезки.

– Выходит, што так, – покладисто согласился бородач.

Они отошли в сторону, присели на обломок сосновой валежины. Собираясь с мыслями, Степанов некоторое время молчал, задумчиво глядя на курившиеся теплым маревом лобастые таежные сопки. Старик, положив ружье на колени и достав из кармана дождевика матерчатый кисет, крутил огромную самокрутку. Закурил, сделал первую долгую затяжку, как бы наслаждаясь, почмокал губами.

– Кто это мог сделать, Прокофий Семенович? – наконец заговорил майор.

– Бог ево знат… – бородач выпустил из ноздрей две струйки горьковатого самосадного дыма. – Федотыч вообшше-то мужик был смирной, никого в посёлке не трогал.

– А не в посёлке?

– Дак он, как сынов-то проводил на войну, однако из Ерёминскова и не выежжал ни разу. А када старуху схоронил, и на улицу-то редко казался, – охотник подумал, потом убежденно помотал головой. – Не-е-е, па'ря 3 , не было врагов у Николай Федотыча, не таковский он человек, да и года-то уж не те'и, штоба их наживать.