— Да, — кивнул я, — он мне что-то такое рассказывал…

Поняв, что проговорился, прикусил язык, но поздно — Вилен Виленович, щурясь, грозил мне мосластым пальцем.

— Чем дольше знаю вас, Миша, тем больше поражаюсь! Ну-с, так как там с коммунизмом?

Снегирь за окном всё не унимался, пытаясь зацепиться за ускользающую макушку ели. Следя за кульбитами весьма упитанной птички, я затянул:

— Ну-у… На мой взгляд, самым главным достижением коммунизма должно стать вовсе не изобилие, когда каждому по потребностям, а всеобщее духовное благоденствие. Процитирую одного товарища, моего тезку: «Коммунизм — это общество, в котором удалось преодолеть диктатуру физиологических потребностей (голод, жажду, безопасность, любовь и принадлежность) ради развития потребностей духовных». Взойти, втащить весь род людской на вершину пирамиды Маслоу! Это же цель целей! Если разобраться по-хорошему, то освобождение человека от экономического принуждения во имя его духовной эмансипации, и есть основополагающая идея марксизма. А социализм… Ну, это общество, которое… М-м… Нет, лучше так — это общество, целенаправленно и осознанно развивающее себя в коммунизм. Материальные интересы тут как бы перестают доминировать, замещаясь интересами идеалистического плана. Правда, у нас в этом хватает архаичного и бестолкового, но… Люди есть люди.

— Цель целей… — измолвил Вилен Виленович, словно пробуя на вкус, и забурчал: — Давайте зачетку, Миша, пока я вовсе не расчувствовался!

Я вывел «Ижика» со стоянки и покатил, с Ломоносовского свернув на Вернадского, в сторону Лужников. Спидометр показывал разрешенные «60», а стрелка внутреннего барометра качалась у отметки «Ясно». Да и близость каникул тянула настрой в плюс.

Скоков со своими добровольцами предлагал завалиться в подмосковный дом отдыха — зимой они пустуют, и студенческой компании там будут рады. Ну, если, конечно, молодежь не упьется вусмерть…

И вдруг меня пробрал холодок. Не зябкое дуновенье из неплотно прикрытого окошка, а ледяное касание опасности.

От самого универа за мной неотступно следовал белый, заляпанный грязью «Жигуль». Похоже, не отмытый с поры осенней слякоти. Юркая машинка держалась позади, не приближаясь и не отставая, а за ее ветровым стеклом маячили два лба, почти смыкаясь борцовскими плечами.

Сперва я грешил на 7-е управление, но это явно не их стиль. Так грубо «семерка» не работает. «Ижа» передавали бы по эстафете, четко и профессионально — ни за что не догадаешься, что тебя ведут. А эти тупо сели на хвост.

«Ла-адно…»

За мостом я чуток добавил газку. «Жигули» начали отставать, но вот колеса завертелись быстрее — и дистанция между нами восстановилась. Меня посетило сомнение: возможно, это просто обострение паранойи? Проверим…

Выехав на Комсомольский проспект, я резко свернул в переулок, набирая недозволенную скорость. Поворот влево… Вправо… Прямо… Под арку во двор… Разворот. Выждав несколько минут, тронулся, юркнув на соседнюю улицу. Никого.

И что это было?

Покусав губу, я прижался к обочине, и вышел рядом с телефонной будкой. Почему от вопросов у одного меня голова болеть должна?..

Прикрыв за собой стеклянную дверь, я оглянулся, будя старую привычку, и бросил в щелку две копейки. Номер, по которому я звонил, продиктовал сам Андропов. «Малейший непорядок, — строго инструктировал он. — звони!»

Звоню…

— Алло? — откликнулась трубка высоким девичьи голосом.

— Михаил Гарин говорит, — вытолкнул я, чувствуя себя по-дурацки. Что люди подумают?..

— Слушаю вас! — провод донес напряжение телефонной барышни. — Что-то случилось?

— Даже не знаю, — вырвалось у меня, пополам со стыдливым смешком. — В общем… За мной ехала машина… Белые «Жигули», первая модель. Во Фрунзенском районе я попытался от нее оторваться. Вышло не сразу, и… Вот, звоню вам.

— Секундочку!

Я завис, вслушиваясь в шумы на линии и в глухие отголоски. Шаги… Тугой толчок в ухо…

— Миша? — девичий голос звучал взволнованно. — Ребята из «семерки» заметили белый «Жигуль»! Преследовали его до Фрунзенской набережной — и обнаружили брошенным. Опергруппа работает. Миша! — зачастила трубка. — Постарайтесь выехать на Ленинградку ровно через час! Ладно? Ребята проследят за вами до самого дома. А завтра не пользуйтесь машиной вообще! Она слишком заметна, понимаете?

— Понял, — выдал я подсевшим голосом. — Сяду на электричку.

— Спасибо, Миша, до свидания! Все будет хорошо!

Я аккуратно повесил трубку и открыл скрипнувшую, заледенелую дверь.

«Начинается… — ежились мысли. — Знать бы, что!»

Глава 5.

Суббота, 22 января. День

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

Скорое пришествие каникул малость размагнитило дисциплину. Из универа я умотал еще до обеда — пообещал Быкову, что зайду к нему во вторник, прямо домой. Надо человеку «Коминтерн» установить. Ну, и ликбезом займусь… Прочту лекцию завкафедрой!

Дверь я открыл своим ключом — на звонок никто не среагировал. Меня даже кольнуло беспокойство. Не разуваясь, я вышел в зал — и тревоги заколыхались не на шутку. Всё вверх дном, будто после обыска…

Платья, рубашки, кофточки раскиданы по всей комнате — на диване, на стульях, на столе. С телевизора бессильно свисало мамино вечернее платье, а торшер украсился папиными галстуками. Лишь на кресле аккуратно сложены Настины вещи.

Волненья схлынули, стоило лязгнуть дверному замку. Напевая что-то из репертуара Эдиты Пьехи, мама толкнула белые створки в мелкую расстекловку.