— Вы правы, это может сделать и человек без способностей, — ответила Софи. — Такое бывало, но на практике к рисованию пентаграмм намного чаще обращаются те, кто уже имеет способности.

Она говорила так, как будто точно знала, о чём говорит. Ну конечно, служанка она! Ни за что не поверю.

— Те, кто призывают демонов, думают, что так станут сильнее. Внешне оно так и выглядит, но на деле это демон в их теле пользуется своими силами, — сказал Дэбрэ. — Ведьмы не понимают, что открыв дверь в другой мир, они становятся другими людьми. Вернее, не совсем людьми. Человек без магических способностей обретает их, потому что ими обладает демон, занимающий его тело. А тот, у кого способности были, становится в разы могущественней — ему так кажется. Им всем кажется, что они стали сильней, а на деле они превратились в костюмы для демонов.

— Но я не хочу быть костюмом для демона! Я хочу быть собой. Пусть я ничего не помню… Неважно.

Я встала, больше не в силах оставаться на месте. Мне хотелось куда-то идти, даже бежать, и я принялась ходить взад-вперёд вдоль стола.

— Знаете, я не хочу вспоминать то, что было со мной до того, как я очнулась в тюремной камере, не имея понятия, кто я. Не хочу возвращаться к той Майри, которую вы обрисовали.

Как же им всё сказать, но при этом ещё и не подставить себя? Или рискнуть? Пусть они сами делают выводы. А я не помню ничего из той моей жизни, и точка.

— Душой я словно другой человек. Я не узнаю себя в той Майри, о которой вы все говорите. — Я резко остановилась напротив Дэбрэ.

Ну, пан или пропал!

— Может, это я пришла из другого мира и заняла тело Майри? — Я нервно рассмеялась. — Но поверьте мне, я не демон. И магических способностей у меня нет.

Я смотрела в глаза Дэбрэ — такие тёмные и блестящие. Как же я волновалась. Казалось, что сердце сейчас выскочит из груди.

«Помогите мне, защитите меня», — требовала я от него, не произнеся ни слова, лишь взглядом. Он ведь мог. Ну, кажется, мог. А если не он, то кто другой мне поможет?

Софи нарушила установившуюся между мной и Дэбрэ невидимую связь.

— Дами, её руки! Смотрите!

И только тогда я увидела языки пламени, пляшущие на моей коже. Мои ладони горели.

Я смотрела на свои руки в огне, мой рот был открыт, и я кричала, но не слышала ни звука из тех воплей ужаса, которые раздавались в моей голове. Я снова в огне — что в той жизни, что в этой!

Лучше бы мне, конечно, в третий раз за день хлопнуться в обморок. Это выглядело бы даже красиво. А что, девушка с тонкой душевной организацией и хрупким (более-менее) телом под давлением обстоятельств то и дело лишается чувств — Дэбрэ бы наверняка впечатлился и проникся сочувствием. И к моему чудесному кисейному платью, расшитому синими розочками, такое поведение подошло бы намного больше, чем то, что я сделала — не слишком (совсем не) красивое.

Одну пылающую руку я сунула в блюдо с пюре, другую — в супницу. Моё счастье, что суп к тому времени успел остыть. Пюре же и вовсе оказалось холодным.

Ни на мокрой руке, покрытой ещё и маслом, приправами и мелко порубленной зеленью с поверхности супа, ни на измазанной в пюре я не нашла ни пятнышка сожжённой кожи, ни волдыря, ни даже крохотного покраснения.

Но не одна я видела, как мои руки горели. Софи кричала, а Дэбрэ вскочил с места — так что тот огонь мне не привиделся. Наверное, мысль, что переволновались все, могла бы меня утешить. Только теперь — после загубленного пюре и испоганенного супа — мне хотелось сгореть со стыда. И даже причина появления того огня на руках волновала не так, как нелепость моего поведения.

Всё шло так хорошо, и вот, я вновь села в лужу, да ещё и приправленную укропом.

— Простите, — сказала я, когда успокоилась настолько, чтобы заговорить.

Дэбрэ смотрел на меня такими глазами — и почему это я вечно выступаю клоуном и его веселю?

— Простите, — повторила я, опустив взгляд, и испытала невероятный по силе прилив благодарности, когда Софи подала мне мокрое полотенце, чтобы вытереть руки.

— Я испортила еду. Мне очень жаль, — сказала я, и полотенце выскользнуло у меня из рук и звучно шлёпнулось на пол.

Да, это случилась. Полотенце и правда лежало там, на полу. Я смотрела на него и, мне казалось, что нелепей человека, чем я, невозможно представить.

Софи подняла полотенце, вновь смочила его в тазу с водой, стоящему отдельно на маленьком столике с другими хозяйственными мелочами, и принялась уже сама вытирать мне руки — будто я несмышлёный младенец.

Это было так по-доброму, мило, что я не посмела сказать: «Я сама». Да и не хотела я справляться сама. Мне нравилось, что Софи заботится обо мне, будто мама. В эту минуту мне хотелось вновь испытать то чувство защищённости, безопасности, которое мама всегда мне дарила. И я позволила себе эту слабость — отдаться заботе других рук, принимать всё, что так щедро дают. И почти до слёз была Софи благодарна.

А он пусть смотрит и смеётся, если захочет. И если решит, что так ведёт себя только ребёнок — и пусть.

— Не мудрено испугаться, когда впервые встречаешься с собственной магией, — заговорила Софи мягким тоном.

— Так вы думаете, это моя магия? — недоверчиво спросила я, разглядывая руку, которую Софи как раз вытирала.

— Вы обладали магией прежде. А сейчас разволновались, вот она и вырвалась из-под контроля. Да и какого контроля, если вы даже не знали, что такое может случиться. Управлять магией вам придётся учиться, но ничего, это не так сложно, как сейчас кажется.