Шрифт:
После столь длительной дороги они с нетерпением подъехали к дому. Это был благоприятный район Туве, находившийся на небольшой пригорке, вокруг которого простирались леса и пшеничные поля. Очень умиротворенное и достаточно спокойное место. Сам дом Сабины был довольно миниатюрным и уютным, его деревянные стены были окрашены в синий, а наличники – в молочно-белый. Поскольку Сабина с Франциской приехали поздней ночью, то первым делом мама покормила ее и уложила спать. Детскую сделали заранее, ибо уже давно было известно, что хозяйка дома приедет обратно с пополнением. Комната располагалась на втором этаже, в ней находилось несколько окон, в уголке стояла деревянная кроватка-люлька, рядом с которой были маленький стол и стул, а также игрушка-конь, на котором можно было качаться. Франциска должна дорасти до него, а пока ее уделом были старания уснуть в новом теплом доме. Сабина покачивала люльку и нежно пела ей колыбельную, пока та в один момент не уснула.
Ночь была чудесна, стая светлячков летала вокруг дома, создавая ощущение дышащей сказки.
Наутро, в 6 часов утра, у Сабины сработал будильник и разбудил не только ее, но и Франциску, после чего ее разрывающий вопль просочился сквозь стены.
«Тихо, тихо, всё хорошо», – шепот точно шелковой простыней успокоил шипы её испуга.
После завтрака Сабина отправилась к соседке, дабы узнать, есть ли у той возможность последить за ребенком в ее отсутствие.
Постучав белыми костяшками по деревянной двери дома напротив, Сабина услышала шаги:
– Добрый день, Сага! Давно не виделись.
– Здравствуй, дорогая! – Милая бабушка крепко обняла её как свою родную дочь. – Ох! А это еще кто тут у нас? – воскликнула она, заметив на руках Сабины маленькое дитя, к которому тут же потянула свои нежные старческие руки.
– Помните, я рассказывала вам, что очень хочу стать мамой… Это наконец свершилось! Её зовут Франциска. – она так искренне говорила эти слова, будто они были её защитой от страшных воспоминаний.
– Какое чудо! Поздравляю вас!
– Спасибо! Я пришла к вам по причине того, что не могу оставить её одну во время моего пребывания на работе. Не могли бы вы побыть с ней? Обещаю, плата будет достойной…
– Чушь! Никаких денег я с вас не возьму, милочка! Не беспокойтесь, с ней всё будет хорошо! А пока поспешите, а то опоздаете на работу!
– Хорошо, не знаю, как вас отблагодарить! – трепетно промолвила Сабина, отдавая женщине на руки ребенка. Она моментально развернулась и рванула в сторону остановки, к которой уже подъезжал нужный автобус.
Сага с улыбкой посмотрела ей вслед, а затем на девочку:
– Пойдем в дом, а то сейчас, кажется, дождь начнется.
Они зашли внутрь и буквально через несколько секунд темные тучи все-таки плеснули своими слезами на окрестность, издавая уютный шум по крыше.
Было тепло, камин прогревал и освещал всё пространство. Интерьер дома невольно внушал, что здесь живет волшебница-художница. Насчет первого угадать нельзя, ибо лишь наличие странных фигурок и сухих растений на полках не могло подтвердить догадки. А второе было правдой, уж мольберты, утопающие в цветных мазках, уверяли о том, что Сага была художницей.
Женщина с ребенком на руках села на диван около окна. Оно выходило на чудесный вид Гётеборга, который напоминал собой кукольные макеты для съемок в кино. Спуск с их района – Туве, упирался в поля. Их бремя кончалось на выступающих горах в горизонте. Через них шел тоннель для поездов, и в одном месте он выходил наружу. В ту секунду оттуда как раз показался грузовой поезд. «Интересно, куда они все направляются?» – подумала Сага, усмехнувшись. Её полет сознания нарушило детское кряхтение. Она аккуратно поправила ткань, в которую была укутана девочка.
– Не думаю, что ты поймешь сейчас мои слова, но я верю, что где-то вся эта информация останется. Наши ощущения и ассоциации, корня которых мы не знаем, всегда исходят из жизни, которую мы не помним. Порой даже из прошлой. Так вот, милая Франциска, сейчас я поведаю тебе мою историю и расскажу, кто же я такая, хотя, скорее всего, мне придется рассказывать это снова лет так через пять.
Франциска с интересом смотрела на нее и грызла пуговичку на своей маечке.
– 14 мая 1890, в год, когда умер Ван Гог, родилась я – Сага Линдстром. Свое детство и отрочество провела в Стокгольме, родители настояли на том, чтобы я пошла в театральный, собственно, что я и сделала. Но сколько себя помню, всегда рисовала. Не важно, чем – маслом, акварелью, карандашом, красками сознания… – Она сделала глубокий вдох, стрельнув печальным взглядом вдаль. – Поступление в театральный было лишь галочкой для родителей, а моим смыслом жизни оставалась живопись. После 18 лет я съехала от семьи, бросила ненавистный институт и начала продавать свои картины. Родители сразу отреклись от меня, выжгли мое имя из семейного древа… Смешно, не правда ли? – Смешок вылетел из ее уст, и через секунду на ее лице снова появилась тень грусти. – Но честно, мне было всё равно, я просто шла к своей цели. И однажды мой труд начал давать плоды, мои картины продавались, и я была счастлива как никогда ранее. Я стала путешествовать по миру, продолжала жить искусством, и всё было достаточно обыденным, пока в Лондоне судьба не подарила мне одного человека – Джека Брауна, моего мужа и отца моих детей. Он тоже был художником, мы осуществляли совместные проекты, делали нашу квартиру, которая находилась в Лондоне, неким пристанищем творчества и любви в одном флаконе. А потом я забеременела двойней, и у меня родились замечательная дочка Кристалл и прекрасный сын Альпин. Мы постоянно куда-то ездили, посещали выставки… Эх, было время. Дети выросли и разъехались кто куда, а мы с Джеком решили переехать на мою родину – в Швецию, только не в Стокгольм, а в Гётеборг.
В этом доме мы создавали мир, не написанный ни в одних книгах, не показанный ни в одном фильме и не ощутимый ни одним человеком, кроме нас. Но однажды Джек оставил тут и свою душу, уйдя из жизни в возрасте 50 лет из-за врожденной болезни, которая начала прогрессировать.
По её умиротворенному лицу стекла слеза, что звонко пала на кожу дивана.
– Дети порой приезжают ко мне, но это случается редко, у каждого из них работа и ежедневная рутина. Вот я и осталась тут одна. Но будь у тебя возможность понимать всё мною сказанное, ты бы обязательно задалась вопросом, для чего я всё это тебе повествую. Но я отвечу прямо сейчас. Я хочу воспитать из тебя мечтателя. Ты кажешься лучиком света не только для меня в моей серой жизни, но и для всего мира, заросшего во тьме. Сама посмотри – ты подарила улыбку женщине, своей матери, которая всю жизнь была несчастна.