Шрифт:
– Твоя мама! – говорит Элиза.
И действительно, мама входит в студию вслед за офицерами, у нее опухшее лицо, как будто она плакала.
Луиза привела подкрепление!
Как только офицеры понимают, что происходит, они бегут к Фрэнку, чтобы поймать его.
– А ВОТ И Я! – кричит Фрэнк, когда я убираю ногу с веревки, на которой он держится.
Мальчик падает в распростертые объятия полиции.
Затем мы отпускаем Таггл, которая камнем ухает вниз. Она приземляется на одного из офицеров и пытается убежать, но пятеро полицейских прижимают ее к земле.
Таггл вся разноцветная и скользкая от краски. Наконец женщина-полицейский защелкивает наручники на ее запястьях. Все кончено.
Я машу маме. Она жестами показывает, чтобы мы подошли к ней прямо сейчас. Я сглатываю. Пока я спускаюсь вниз и иду к ней, у меня в животе все сжимается. Не могу смотреть ей в глаза, потому что, хотя мы спасли Лейлу, мама имеет полное право сердиться на нас. Я солгал ей. Я улизнул. Я снова ослушался ее. Я не виню ее, если она меня ненавидит.
К моему удивлению, она начинает быстро целовать меня то в одну, то в другую щеку.
– Ты, – говорит она между поцелуями. – Ты. В. Очень. Большой. Беде.
– Прости, – прошу я, когда она делает паузу. – Я просто не хотел, чтобы ты отстранила меня от дела.
– Ты не можешь просто делать все, что захочешь, когда тебе вздумается. Если тебе не нравятся мои родительские распоряжения, очень жаль. Но именно я принимаю решения.
– Я знаю.
– И ты должен хоть немного доверять мне, Карлос. Ведь я склонялась к тому, чтобы позволить тебе работать со мной.
– Но ты сказала… сказала, что это слишком опасно.
– Я и сейчас так думаю. Но, если бы ты был рядом со мной, возможно, я смогла бы защитить тебя. Вместо этого ты просто бросился навстречу опасности, в одиночку, с безрассудной самоотверженностью!
– Прости, – повторяю я.
– Простите, мисс С., – эхом отзывается Элиза, чуть не плача.
Мама хмурится. А потом ее взгляд скользит туда, где полицейские помогают Фрэнку выбраться из упряжи. Несколько санитаров позади мамы укладывают Лейлу на носилки.
– С Лейлой все будет в порядке? – спрашиваю я.
Мама провожает нас к врачам скорой помощи, которые уверяют, что с Лейлой все будет хорошо, как только она проснется. У нее, похоже, нет ни внутренних, ни внешних повреждений. Очевидно, Таггл просто дала ей что-то, чтобы она заснула, пока агент переносила ее… и занималась нами.
Помимо того, что Лейла находится без сознания, а вся съемочная площадка залита краской, меня беспокоит еще кое-что. Что я испортил мамино расследование. Возможно, Вольфганг рассердится. И может быть, он откажется ей платить.
– Мы напортачили с твоим делом? – шепчу я.
– Посмотрим, что скажет мистер Вестовер, – отвечает мама.
Вольфганг, словно только и ждавший, когда назовут его имя, пинком распахивает дверь студии и врывается внутрь, сопровождаемый горсткой людей, которые, как я предполагаю, тоже являются продюсерами.
– Вот вы где! – говорит он маме. – Я только что получил сообщение о Таггл. Таггл! Кто бы мог подумать?
– Надеюсь, это означает, что вы сможете восстановить свой производственный график, – отвечает мама. – После того как Лейла поправится, конечно. И… я очень сожалею о беспорядке.
– Каком беспорядке? А, краска? Ерунда, это ничего! Вы бы видели это место после того, как мы сняли финал третьего сезона. Дракон сжигает школу дотла – осторожно, спойлер! Повсюду сажа, пепел и обгорелые стены. Так или иначе… – Он достает из кармана чек: – Вы спасли наше шоу. И действительно этого заслуживаете.
Мама берет чек и подмигивает мне. И вот тогда мне становится ясно, что, хотя я, вероятно, просижу под домашним арестом до следующего столетия, у нас с мамой все будет в порядке.
Затем Вольфганг берет маму под локоть и провожает ее к двери.
– Мистер Вестовер, куда вы меня ведете?
– К прессе! Мы собираемся прославить детективное агентство «Лас Пистас». И сделаем вас ЗВЕЗДОЙ.
Я едва сдерживаю смех, видя, как мама пытается вырваться из рук Вестовера, чтобы не оказаться перед камерами в пижаме и гостиничном халате. Но Вольфганг настаивает. Когда мама выходит за дверь, полиция увозит Таггл, а скорая уезжает с Лейлой, мы втроем остаемся одни в тишине студии.