— Когда мне станет лучше…

— Чтобы избавиться от обеих девочек, их в семилетнем возрасте поместили в монастырь, — монотонно рассказывала она.

— Эдлин… — Хью постепенно впадал в спасительное забытье.

— И всякий раз, когда они становились невыносимыми для окружающих, им приходилось переезжать из одного монастыря в другой, и так до бесконечности.

Слабое похрапывание Хью остановило плавное течение ее речи. Она тихонько подсунула свернутые тряпки под его голову. Он не пошевельнулся, и Эдлин торжествующе улыбнулась. На сей раз победа за ней!

Вдруг рядом с ней раздался негромкий голос Уортона:

— Когда-нибудь он придет в себя и добьется ответов на все свои вопросы.

«Однако не слишком ли много берет на себя этот прислужник, выказывая такое глубокое понимание происходящего? — подумала Эдлин. Определенно надо бы поставить его на место».

Забрав бутылку и чашку, она повернулась лицом к Уортону, стоящему с дровами в руках, и сказала:

— Только не от меня!

Уортон присел на колени, чтобы сложить дрова в поленницу.

— Хозяин всегда добивается того, чего хочет, — пояснил он.

— Значит, теперь ему придется привыкать к другому. — Отойдя на всякий случай на приличное расстояние от Уортона, она спрятала бутылку на прежнее место и сняла скамеечку со стола. — Мне надо работать.

— Когда же он выздоровеет? — Уортон с надеждой взглянул на нее.

Эдлин поняла, что на самом деле он хотел спросить не об этом. Он хотел спросить, понравится ли Хью вообще, но боялся произнести эти слова. Она сама не знала ответа на этот вопрос. Ему было дано самое действенное лекарство из всех, какие ей были известны.

— Молись за него. Возможно, недели через две он уже сможет садиться, — сказала она уклончиво.

— Молиться за него?! — В голосе Уортона отчетливо прозвучало отчаяние. — И это все, что я могу сделать для него?!

— Не кричи. Дай ему поспать. Это очень важно. — Она взглянула на неподвижное тело, напоминающее бревно, прикрытое грубым коричневым одеянием. — Когда дрожь усилится, облей его холодной водой.

— Это убьет его, — безнадежно произнес Уортон.

— Нет, он лежит возле печки — значит, переохлаждения не будет. Это пойдет ему на пользу и поможет избежать слишком сильной вспышки лихорадки. — Она вдруг нахмурилась, наткнувшись на грязную одежду, которую перед этим Уортон снял с Хью.

— Мне пришлось спрятать это. Любой бы понял, что это акетон воина из знатного рода. Могли возникнуть ненужные вопросы, — зачем-то принялась объяснять она, потом задумалась, что делать с одеждой теперь, и резким движением сунула ее за громадные бочки с маслом и вином, стоящие на полу.

— Скорее всего раньше полуночи твой господин не проснется, потом тебе придется дать ему каплю жидкости из той бутылочки, которую я спрятала. — Она строго взглянула на него и погрозила пальцем. — Но только одну — запомни твердо, иначе он отправится к праотцам и ты навеки его потеряешь.

От ужаса глаза Уортона чуть не вылезли из орбит.

— Это сделаешь ты, — заявил он с прежней грубостью, привычно хватаясь за кинжал. Видимо, для всех проблем у него существовало одно универсальное решение.

— Я не смогу, — устало втолковывала ему Эдлин, совершенно уже утратив чувство страха. — Я ночую в доме для гостей, где при входе сидит монах, который следит за всеми, кто входит и выходит в ночное время. Так положено.

— Этот монах сделает то, что ему скажут, — упрямился Уортон.

— Нет. — Она пыталась успокоить его. — Ты хорошо заботишься о своем хозяине. И это тоже будет тебе под силу.

— Да, — внезапно согласился он, — я все сделаю для господина.

Ночью, когда Хью очнулся, он почувствовал, что у него сильный жар и что ему надо лежать тихо.

Какой-то ненасытный зверь глодал его бок, впиваясь зубами в ребра. В поисках мяса помягче он, не давая пощады, вгрызался все дальше в его внутренности. Его дыхание обжигало, и Хью хотелось оторвать его от себя, оттолкнуть как можно дальше, избавившись от нестерпимой боли, когорую тот ему причинял, но он не мог даже шевельнуться. Ему необходимо было затаиться, перетерпеть. Он почему-то знал, что все зависит от этого. Безопасность Уортона. Его собственная безопасность. Безопасность Эдлин… Эдлин.

Эдлин?! Разум отказывался понимать происходящее. Годами он не вспоминал о ней, и сейчас она никак не могла находиться здесь, в женском монастыре, работая как простая крестьянка. Он бредил. Разумеется, бредил. Болезнь, бред — это все объясняет.

— Ну-ка, выпей. Пей, пей, — уговаривал его женский голос.

Вот воображаемая Эдлин стоит на коленях рядом с ним. Как просто и легко, когда все становится понятным! Вот она подняла его голову и прижала к своей груди, вот поднесла чашку к его губам. Голова тяжелая, чашка горячая, губы ничего не чувствуют. Бред… Он жадно выпил, потом, повернувшись, уткнулся лицом в ее груди и столь же жадно потянул ноздрями. Эдлин ускользала, растворялась…