— Ты украл эти одежды у моих монахинь?! — почти утверждала Эдлин.

Он положил руку себе на грудь жестом чуть ли не святого.

— Украсть у монашенок?! Какая ужасная мысль, миледи!

Она наклонилась к нему, чтобы их глаза встретились.

— Так как же ты все-таки добыл эти одежды?

Он поднялся, не отводя взгляда.

— Мой хозяин дал мне кошель, полный монет, и велел мне купить вам все, что нужно.

— О! — Что еще она могла сказать? — Ну… а монахини что, сами захотели продать эти одежды?

— Леди Корлисс предложила им открыть свои сундуки, а золото их окончательно убедило.

Она неуверенным движением отступила от него.

— О! — Слов ей найти не удавалось.

— Благодарность будет высоко оценена, — усмехнулся Уортон.

— Бесспорно, — неуверенно промямлила она. — Я очень благодарна…

— Не мной! — На его лице появилось выражение отвращения. — Моим хозяином, конечно.

Радуясь возможности отвести взгляд, она оглянулась.

— А где же он?

— Лучше оденьтесь так, чтобы ему было приятно. Он ждет именно такой благодарности.

Этот совет показался ей разумным.

— Но где же он?

— Вернется.

Из этого разговора она не получила никаких сведений. Впрочем, она не испытывала и особого любопытства. К тому же она отсюда неотступно слышала зов этих платьев, лежащих там без нее бесполезной грудой. С трудом сдерживая желание побежать что было сил, она по дороге к шатру старалась не выглядеть слишком заинтересованной. В конце концов, она и раньше носила платья не хуже этих. Она побывала женой герцога и графа. Но как же ей в последнее время не хватало шелков, тонких шерстяных тканей, ярких расцветок! Странно и как-то неловко было ощущать такое огромное удовольствие всего лишь от новой одежды. Ей придется побеседовать с леди Корлисс о своей излишней суетности.

Когда она снова вышла из шатра, на ней было зеленое в полоску платье, то самое, которое монахини не позволили ей надеть на церемонию венчания. Оно нравилось ей, этот символ добродетели и распутства. Волосы на затылке она собрала под обтягивающую их сеточку-криспинет-ту. Перед выселением из замка Робина у нее было их несколько, а потом ей так трудно было без них обходиться. Она все время вспоминала, сколько удобств они создавали при укладке волос. Теперь у нее оказалось сразу три криспинетты, не говоря уже о разных головных уборах всех форм и размеров. Ах, ну отчего бы и не порадоваться!

Уортон и застенчивый юноша, который подглядывал за ней из-за угла палатки, сидели на солнцепеке. Уортон, кажется, учил его искусству штопки.

Про себя Эдлин это одобрила. Ей нравились мужчины, способные позаботиться о себе.

Они и не смотрели в ее сторону, но, не поднимая головы, Уортон неожиданно спросил:

— Куда это вы направляетесь?

Она слегка запнулась о слишком длинный подол.

— Иду в свое хранилище трав.

— Зачем?

Она швырнула на землю прямо перед ним мешок со старыми вещами, затем небрежно сунула ему в руки другой мешок, в котором он принес ей новую одежду.

— Мне нужно собрать кое-какие травы в дорогу и дать инструкции тем, кто примет у меня… — Потом, опомнившись, Эдлин с досадой и отвращением воскликнула: — Я вовсе не должна ничего тебе объяснять! С какой стати ты суешь свой нос в мои дела?!

— Потому, что хозяин велел мне не спускать с вас глаз. Смотреть, чтобы с вами опять чего не приключилось. Вот я и не смог поехать с остальными людьми. — Тут Уортон повысил голос. — Я вообще теперь выполняю роль няньки при жене хозяина.

— О! — Ясно. Он хотел поехать со всеми. А теперь зол, что его оставили здесь. Она взглянула на юношу. — А ты здесь тоже для того, чтобы следить за мной?

— Нет, миледи. Я здесь для того, чтобы охранять палатки от воров. — Юноша торопливо вскочил, разговаривая с ней.

Он оказался выше и тоньше, чем она ожидала, и она улыбнулась от такого естественного порыва молодого веселья. Так и ее сыновья станут выглядеть через несколько лет.

— Как зовут тебя?

— Уинкен из Конвей.

— Ты оказался далековато от дома, — заметила она.

Его лицо исказилось той болезненной гримасой, которой многие юноши от смущения заменяют улыбку.

— Нет, миледи, мой дом здесь.

Острая боль кольнула ее, и она подняла глаза на шатры вокруг них.

— Кажется, мой тоже.

Почувствовав в ее словах печальную нотку, Уинкен поторопился ободрить ее, как умел:

— Люди здесь добрые, миледи, а у лорда все самое превосходное.

Уортон поднял черную трубку чулка, которую держал в руке, чтобы ей было лучше видно.

— А я покажу вам, как чинить чулки, если вы ко мне будете добры, миледи.

— Большое спасибо, Уортон, но я уже умею это делать.