— Завтра с утра. И помни, я целиком полагаюсь на твою распорядительность.

— Всё будет сделано как можно лучше.

— И веселее, веселее держи голову, помни, что тебя ждут все прелести прекрасной Франции.

Впрочем, настроение Гольдринга не улучшилось и после разговора с Бертгольдом. А на следующий день ещё ухудшилось.

Всегда приветливый и весёлый, он орал на солдат, грузивших имущество отдела в вагоны и так допекал своего денщика Эрвина Бреннера, что тот старался не попадаться ему на глаза. Всегда спокойного барона словно кто-то подменил.

На следующий день к вечеру все имущество отдела было погружено. Но своевременно выполненное задание не улучшило настроение лейтенанта фон Гольдринга. Он пришёл в офицерский ресторан мрачный и, несмотря на то, что посетителей в зале почти не было, прошёл к самому отдалённому столику у окна.

Когда официантка приняла заказ, к столику, за которым сидел Генрих, подошёл высокий худощавый обер-лейтенант.

— Разрешите сесть рядом с вами, герр лейтенант? — обратился он к Гольдрингу.

— Пожалуйста, мне приятно будет поужинать в компании. Обер-лейтенант поклонился, сел и углубился в изучение прейскуранта.

— В прейскуранте не указано — есть ли у них пиво? Вы не знаете? Я бы с удовольствием выпил сейчас кружку тёмного пива. Генрих внимательно взглянул на офицера.

— Думаю, что есть, а вы, очевидно, проездом?

— Да, я только что из фатерланда. Разговор прервала официантка, принёсшая Генриху ужин.

— А что вам подать? — спросила она обер-лейтенанта.

— Чашку чёрного кофе и несколько бисквитов, — даже не спросив о пиве, ответил обер-лейтенант. Официантка побежала выполнять заказ.

— Были в отпуске? — поинтересовался Генрих.

— Некоторое время был дома, а сейчас снова на фронт.

— А что нового в фатерланде?

— Все, как прежде, — вяло бросил обер-лейтенант. Кстати, у меня сохранилась дрезденская газета, из неё вы можете узнать о всех новостях. Обер-лейтенант вытащил сложенную газету и протянул её Генриху.

— Очень благодарен, с удовольствием почитаю на свободе, — ответил Генрих, вынимая из кармана какую-то брошюру — А я только сегодня прочитал эту книжечку. Очень интересная. Если желаете, могу вам подарить, — обер-лейтенант, не глядя на название книги, спрятал её. Спокойно допив кофе, он положил на стол деньги, молча поклонился Генриху и вышел.

Через пятнадцать минут Гольдринг был в купе вагона, вот уже два дня служившем ему временной квартирой. Денщик, которого он заранее предупредил, что они сегодня вечером возвращаются в штаб, упаковал вещи. Но Генрих не спешил уезжать. Заперев дверь и опустив штору, он взялся за газету и, верно, нашёл в ней что-то весьма интересное. Долго читал, правда, очень странно, снизу вверх. Всё время останавливаясь на отдельных словах, даже буквах. Прочитанные новости, верно, были очень приятны, потому что через полчаса, когда Гольдринг сел в машину, чтобы ехать в штаб, Эрвин про себя отметил, что настроение у лейтенанта изменилось к лучшему. Всю дорогу он напевал какую-то мелодию и даже весело шутил, чего раньше никогда не позволял себе с денщиком.

Поезд медленно шёл на Запад. Впереди, на расстоянии нескольких сот метров, паровоз тащил платформы с грузом, и это было гарантией, что поезд придёт по назначению. Если партизаны подложили под рельсы мины, то прежде всего взлетит на воздух этот паровоз и платформы, а военный эшелон останется цел.

Правда, все, кто был в этом эшелоне, надеялась спокойно проехать по белорусской территории, ведь партизаны до сих пор обращали внимание преимущественно на поезда, которые шли с запада на восток. Но предосторожность никогда не мешает. Потому и пустили вперёд паровоз с гружёными платформами. Из раскрытых дверей товарных вагонов торчали дула станковых пулемётов, а все солдаты имели при себе оружие.

В классных вагонах, где ехали господа офицеры, конечно, об опасности думали меньше. Не потому, что офицеры были более храбрыми, а просто потому, что у них не было времени. Одни отсыпались после попойки, другие опохмелялись, третьи, как всегда, в свободные минуты играли в карты.

Генрих с оберстом ехали в одном из классных вагонов в середине поезда. Крайнее купе было отведено для денщиков, а дальше разместились офицеры, по двое, а то и по трое в купе. Отдельные купе были только у оберста, Коккенмюллера и Генриха.

Лейтенант был искренне благодарен Бертгольду за это распоряжение — оно давало ему возможность побыть наедине со своими мыслями. А они были не очень весёлыми.

Мимо окон вагона медленно проплывали знакомые пейзажи. Когда Генрих увидит их снова? Когда он сможет сбросить этот чужой отвратительный мундир, надеть свою обычною одежду, пойти в лес и беззаботно побродить среди заснеженных деревьев или летом броситься навзничь на поросшею зелёной травой землю и спокойно глядеть в бескрайнюю небесную синь? Когда он сможет, не таясь, во весь голос, запеть свою любимую песню, ту, которую всегда просил петь его отец? Да и увидит ли он когда-нибудь отца? Увидит ли он своих друзей, знакомых? Будет ли у него возможность продолжать прерванное войной ученье?