— Она тоже била вам окна? — с издёвкой спросил Гольдринг.

— Что вы! Она едва передвигается. — Базель не понял иронии. — Но у неё сейчас живёт дочка-парижанка.

— Ах, парижанка! И это, конечно, кажется вам подозрительным? — Генрих все так же насмешливо улыбался, но сердце его колотилось от волнения. Наконец этот болван сообщил что-то, заслуживающее внимания.

— Подозрительно то, как она себя ведёт: говорит, что муж погиб, а сама траура не носит, и мадам Матран тоже, хотя она во всём придерживается старинных обычаев и очень религиозна. Да и слухи о зяте мадам Матран — муже Луизы — ходили различные, ещё в то время когда они жили в Париже: говорили, что он коммунист. Эту семью я взял на особую заметку.

— Коммунист? Это уже нечто конкретное. А дом у них большой?

— Как все здесь — две комнаты и кухня. Но находится он далеко, на краю села, у самой скалы.

— Как раз удобное место для наблюдательного пункта! Садитесь в машину, показывайте, где живёт мадам Матран.

До дома, где жили мать и дочь, пришлось ехать километра полтора. Наконец подъехали к маленькому одноэтажному домику. Одной стеной он прижимался к скале.

— Вы, Базель, останьтесь в машине, а ты, Курт, выйди.

Генрих взглянул на окна и в одном из них увидал перепуганное лицо старухи.

— Курт, — тихо сказал Генрих, — следи, чтобы из дома никто не вышел. Если кто-нибудь попытается бежать — стреляй в воздух. Стрелять в человека категорически запрещаю. Понял?

— Так точно!

Генрих сунул руки в карманы плаща, сжал рукоять пистолета и направился к двери.

Дверь открыла женщина лет тридцати пяти, в которой Генрих сразу узнал сестру мадам Тарваль. Он поклонился, но женщина молча посторонилась, давая немецкому офицеру возможность пройти.

В переднюю выходили ещё две двери. Генрих толкнул ногой ближайшую. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что в маленькой кухне никого нет. На столе стояла немытая посуда.

«Три глубокие и три мелкие тарелки», — отметил Генрих и толкнул вторую дверь, также не вынимая рук из карманов. Комната, куда он вошёл, была большая, с тремя окнами на улицу. В плетёном кресле у стены, напротив окон, сидела старушка. Она держала чулок и спицы для вязанья, но руки её так дрожали, что спицы всё время позвякивали, цепляясь друг за друга.

Генрих молча прошёлся по комнате, заглянул во вторую, значительно меньшую — в ней стояли две кровати.

— Кто ещё живёт здесь? — спросил он молодую женщину.

— Нас двое.

— А кто днём спал на кровати?

— Мама нездорова, время от времени ей надо отдохнуть.

Генрих взглянул на старуху и отвернулся: она лишь на миг подняла на него глаза и словно обожгла взглядом, столько в нём было спокойного презрения и пренебрежения человека, знающего свои силы и решившего бороться до конца.

— Я подыскиваю помещение для комендатуры.

Старуха опустила руки на колени и, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Теперь её пальцы не дрожали, но именно их каменная неподвижность говорила о том огромном напряжении, с каким старая, слабая женщина старается скрыть своё волнение. Генриху хотелось наклониться и поцеловать эти сморщенные пальцы. Но он знал, что не имеет права даже на ласковый взгляд, который успокоил бы мадам Матран, по крайней мере сейчас, пока он не разузнал ничего об Андре Ренаре или не нашёл его самого.

— Неужели вы не нашли лучшего помещения, чем наше? Молодая женщина успела овладеть собой, голос её звучал иронически.

— Скала за вашим домом очень удобна для наблюдательного пункта. Кроме этих двух комнат и кухни, здесь нет других помещений?

— Как видите.

Генрих внимательным взглядом окинул комнату. Почему кресло старухи стоит так неудобно? Не возле окна или в каком-либо уютном уголке, где так любят сидеть старые люди, а посредине стены, словно оно поставлено здесь для того, чтобы прикрыть что-то. В горных селениях, где домишки обычно ютятся на маленьком ровном клочке земли или скалы, приходится рассчитывать каждый метр жилой площади. В стенах часто делают потайные шкафы, но их «тайну» легко разгадать с первого взгляда: дешёвенькие обои быстро вытираются по краям дверцы. Здесь рисунок и цвет обоев ровный. Но это вверху, а за креслом… может быть стоит попробовать?

Быстро шагнув вперёд, Генрих схватил кресло за ручки, легко поднял его вместе со старухой и опустил чуть в стороне от того места, где прежде оно стояло. Женщины не успели опомнился. Да и сам Генрих не помнил, как выхватил пистолет, как левой рукой нажал на едва заметную кнопку в стене. Он действовал, подчиняясь не разуму, а чутью.

Дверца раскрылась. В глубине шкафа, прижавшись к задней стенке, стоял мужчина…

Женщины вскрикнули, младшая — отчаянно, старшая — угрожающе. Да, старуха шагнула вперёд и загородила своим телом отверстие в стене.