«…А светские синьоры, не довольствуясь обычной выгодой, увеличивают подати и повинности, не сообразуясь со здравым смыслом и справедливостью. Принуждают вилланов платить зерном и конским приплодом, а кроме того, на собственной земле владельца заниматься посевом, сенокосом и жатвой, стрижкой овец, варением сыров и мыла, равно как и тканье материй…»

Барон Финстер, давний приятель священника, заглянул в книгу и расхохотался:

– Ха! Если я сам возьмусь стричь овечьи хвосты, кто в это время будет защищать моих мужиков от соседа?

– А я и не знал, что вы грамотны, друг мой, – печально ответил аббат.

– Я со скуки выучился читать за полгода, пока срасталась моя сломанная в справедливой битве нога, – заоправдывался смущенный рыцарь.

По Империи странствовали проповедники. Самый прославленный из них, святой жизни Иеронимус Роккенбергер, по слухам, бывший сборщик налогов, бросивший ремесло после духовного прозрения, разъезжал по городам и весям босым, верхом на муле. Легкое рубище трепал ветерок. Седой венчик волос окружал лысеющую голову. Роккенбергер искренне призывал к покаянию, но не замахивался на основы, его любили.

Крестьяне Барона фон Финстера наслушались проповедников иных, в полнолуние они едва заметными тропками уходили в лес, там, возле камня-алтаря служили «мессу наоборот», поклоняясь то ли черным гномам, то ли белому духу камня.

– Нищим нечего терять!

Голые девушки, распустив косы, без стыда плясали на поляне.

Благородная дама, красавица фон Гернот, соломенная вдова демона Клистерета, с блеском вышла замуж в столице. В ее честь ломали копья и слагали песни.

По дорогам Империи брели воры и нищие, истощенные, прокаженные и искалеченные палачами, бездомные скитальцы альвисы и обезумевшие от проповедей мечтатели, искатели монеты, искатели истины и искатели приключений.

Где-то среди них затерялись люди, кому суждено было поставить на грань разрушения хрупкое бытие Империи.

Клаус Бретон. Толосса, Церенская Империя.

Багровое пламя костров на площади отражалось в мутных стеклах окна. Рыжее пламя камина подражало ему, заставляя сверкать лежащее на столе оружие, простую медь чаши, серебро массивного, покрытого чеканкой треугольника.

Этот священный символ, единственный в аскетической комнате кусок драгоценного металла, лежал отдельно – на растянутом белоснежном платке. Трое людей в комнате угрюмо молчали. Бретон, на чье правильное, как у статуи, лицо усталость наложила свой отпечаток. Рыжий одноглазый Штокман – смертельно опасный силач, в котором на этот раз никто не заметил бы ни единой смешной черты. Арно – бледный невысокий человечек, на чьи впалые глазницы все время падала тень.

– Итак, братья, – спокойно, безо всякого выражения произнес ересиарх, – мы собрались здесь, чтобы решить, что нам делать с клинком, который сам дьявол подвесил над нашими головами.

Штокман ощерился, открывая нехватку зубов. Арно кивнул – его лицо все так же оставалось в тени.

– С пиками и мечами мы прошли через юг провинции…

– На Эберталь! – коротко и энергично рявкнул Штокман. – Возьмем толстяка-императора на кончик меча.

Умный Арно промолчал, выжидая – ересиарх напрасно ждал его ответа.

– Число наших людей растет, округа опустошена, благочестивые братья нуждаются в продовольствии. Горны кузниц пылают день и ночь, но железо не сегодня-завтра кончится. Братству нужно оружие, а учению – трудолюбивые проповедники…

– У нас нет железа, – мрачно заявил Штокман.

– В сердцах братьев недостаточно веры, – эхом отозвался Арно.

– Сюда идут войска Гагена Проклятого.

Вожди повстанцев мрачно замолчали. Бретон рассматривал серебряный треугольник, Арно уставился на огонь, Штокман попытался кинжалом подрезать толстый ноготь на собственном большом пальце.

Главарь мятежников прикоснулся в священному символу, словно ища поддержки, и обратился к часовому, застывшему у дверей:

– Приведи ведьму, брат.

Мятежник тут же вышел и вскоре вернулся, волоча за собою женщину. Ее рваный плащ распахнулся, открывая испачканное платье, смуглое худое лицо уродовали лиловые синяки. Магдалена из Тинока, а это была она, левой рукой неловко придерживала правую, вывихнутую в кисти, руку, однако черные глаза чародейки зло и бесстрашно сверкали.

– Ступай, отдохни, – велел ересиарх солдату.

Тот исчез словно дым, ведьма сделала шаг вперед и внимательно уставилась на Бретона. Ересиарх в этот момент выглядел довольно сурово: