Паломник, смуглый от южного солнца, бородатый и хмурый человек, подозрительно оглядел серую рясу отца Колумбана, по монашескому обычаю перевязанную толстой веревкой, задержал взгляд на небольшом посеребренном кресте на его груди и только потом ответил:

– Плохи дела! Разве не слышали? Христиане ушли из Иерусалима. Одна надежда на наших добрых королей. Впрочем, Саладин пускает в город паломников и приходить к Гробу Господню можно… – Тут пилигрим запнулся, словно следующее слово ему было трудно выговорить. – Можно невозбранно.

– А родом ты откуда? – снова спросил отец Колумбан.

– Из Уэльса. Мое имя Годрик.

Странник отвернулся и зашагал медленнее, давая понять, что разговор окончен.

– Пилигрим, – уважительно заметил рыцарь. – Святой человек. В Иерусалиме был. Безгрешный. Как я после исповеди…

– Написано – «нет праведного ни одного»! [9] – разгневанно рявкнул отец Колумбан. – А за такую ересь вот тебе епитимья – сорок раз прочесть Pater Noster! И, пожалуйста, про себя. Я и так святые тексты с пеленок знаю наизусть!

– Строго вы с ним, – усмехнулся Гунтер, когда сэр Мишель, немного поотстав, с серьезным видом погрузился в молитву. Теперь лошадь германца и мул отшельника шли рядом, а кобыла непутевого рыцаря плелась сзади.

– А как иначе? – вздохнул отец Колумбан. – С Мишелем по другому нельзя. Я вот жалею, что у тебя священнического сана нет. Присматривать за душой младшего Фармера ты не сможешь. Как я понял, там, в вашем будущем, народ обуян безбожием?

– Наподобие…

Дорога была Гунтеру знакомой, он узнавал некоторые приметные места и помнил, что вскоре нужно будет свернуть в лесок, где на одной из множества полянок был спрятан страшный дракон Люфтваффе. Плохо, впрочем, спрятан. Германец оставлял самолет, надеясь, что находится в оккупированной Франции сорокового года, где каждый знает, что это за машина. Но только не в двенадцатом веке… Гунтер представил себе, как один из крестьян, гуляющих по лесу, наткнется на эдакое чудище и с воплями побежит в деревню. А что он будет дальше делать?

Соберет крестьянское ополчение? С вилами и косами пойдет бить дракона? Или пожалуется проезжему рыцарю или своему хозяину-дворянину: дракон, мол, в кустах сидит?..

Гунтер, пускай и был погружен в свои мысли, заметил, что отец Колумбан иногда оглядывается на дорогу и что-то беспокойно бормочет под нос. Вначале германец решил, что святого беспокоит процесс исполнения епитимьи, благо сэр Мишель уже минут сорок не подавал голоса, а за это время можно было мысленно прочесть «Отче» раз сто. Но отца Колумбана духовное совершенствование сэра рыцаря, видимо, интересовало меньше всего – молчит, и то хорошо. Отшельник, озираясь, смотрел не на норманна, а на дорогу, между прочим, совершенно пустую. Единственного попутчика, пилигрима Годрика из Уэльса, они давным-давно обогнали.

– Святой отец, что-нибудь не так? – Гунтер и сам начал беспокоиться, смотря на старца. Отец Колумбан огладил одной рукой бороду, пожал плечами и проворчал:

– Понимаешь ли, я совсем не могу понять, отчего паломник, встреченный нами в деревне, сказал неправду.

– То есть? – не понял Гунтер.

– Да то и есть! Я родился и вырос в Ирландии, долго жил в Англии, воевал со старым бароном де Фармер в Нортумберленде и Йоркшире, однако не припомню, чтобы уроженцы тех мест говорили с таким странным акцентом. Да и выглядит этот Годрик неправильно. Норманны в большинстве своем – светлые, валлийцы и саксы – рыжие. А он – черный, будто сарацин… Хотя я могу и ошибаться.

– Вы сказали, будто у него неправильный выговор, – напомнил Гунтер. – А какой?

– Не представляю. Может быть итальянский или византийский? Да нет…

– Эй, – сэр Мишель вдруг окликнул своих попутчиков, – если так будем ехать, окажемся прямиком в Руане. Джонни, это тот самый лес, надобно сворачивать направо, а потом еще шагов пятьсот.

Точно. Гунтер нарочно приметил растущие у края дороги дубы, еще три дня назад, когда только состоялось знакомство с рыцарем, на голову коего свалились «железный дракон» и будущий оруженосец. Деревья довольно приметные – три ствола у земли срослись вместе, а средний был сломан, молнией, надо полагать.

– Сворачиваем, – согласился германец и, посмотрев на отца Колумбана, объяснил: – Там должен быть большой нераспаханный луг. Место глухое…

– В теперешние времена глухих мест не бывает, – заметил святой, – народ везде шляется.

Лес был густой, но чистый, без зарослей. Огромные деревья заслоняли своими кронами небо, а потому молодой поросли солнечных лучей почти не доставалось. Лишь темно-зеленый ковер из круглых листьев копытня, перемежавшегося с кислицей, мягко шуршал под лошадиными ногами. Сэр Мишель, заявив, будто помнит дорогу и направление лучше, выехал вперед, за ним шагал мул святого отца, Гунтер с заводной лошадью оставался в арьергарде. Просвет между деревьев действительно показался через пять или шесть сотен шагов, появились ореховые кусты и заросли кипрея, окружавшие поляну. И моментально сэр Мишель резко остановил лошадь, подняв руку, требуя соблюдать полную тишину.

– Вы ничего не слышите? – Через некоторое время рыцарь обернулся и настороженно посмотрел на Гунтера и отца Колумбана.

Сквозь легкий шелест листвы явственно доносились приглушенное постукивание копыт и звуки рога, причем не охотничьего, а боевого.

– Еще не хватало, – побледнел Гунтер. Одно из двух: или на лугу схватились два доблестных сэра (что вряд ли), либо там один доблестный сэр обнаружил спрятавшегося в кустах дракона и тщится повторить подвиг святого Георгия.

– Быстро! – скомандовал сэр Мишель, которого, надо полагать, посетили похожие мысли.