— Нет, не знал! — быстро ответил Ланэ.

— А почему вы так уверены? — вцепился Гарднер.

— Ну, во-первых, он пробыл у Ганки всего один день, во-вторых, профессор никогда не мешался в политику!

— Как и вы? — улыбнулся Гарднер.

— Как и я!

— Как и Ганка!

— Как и Ганка! — ответил с разбегу Ланэ и спохватился: как же так, политикой не занимался, а арестован за политику. — Ну, о Ганке-то я, собственно, не знаю, — поправился он. — Ведь вот вы его...

— Политикой не занимался, — Гарднер выдвинул ящик стола и достал книгу в пёстрой обложке. — Ну а вот эту статью в «Ежемесячном обозрении» как назвать иначе, как не самым наглым протаскиванием политических идей под видом чистой науки?

— Это верно, — уныло сознался Ланэ.

— А книга профессора Мезонье, где он пытается опровергнуть наше миропонимание в самых истоках его возникновения и отнять наше историческое право на переустройство мира? Неужели это тоже не политическая, не чётко политическая концепция? А? Как, по-вашему?

— Вы правы! Это политика! — опять согласился Ланэ.

— Отнимите у нас наше право, выработанное историей, нашу кровь и наш дух, сложившийся в течение тысячелетий, заставьте нас отречься от учения о нашей исключительности — и что тогда останется от нас? Слепая военная машина — и только? Не правда ли?

— Правда! — снова согласился Ланэ.

— То-то, что правда, и вот это вам и нужно объяснить профессору. Он либо не понимает этого действительно, либо делает вид, что не понимает. Не посылать же мне ему на дом брошюрки министерства пропаганды! Он, вероятно, и не представляет себе, насколько серьёзно стоит вопрос о нём и о его институте, всё думает отделаться шуточками этого, кого он там цитирует?.. Платона, что ли, или кого?

— Сенеку! — усмехнулся Ланэ.

— Отделаться шуточками да цитатками из Сенеки. Нет, это теперь не пройдёт. Мы кровь проливаем, а он чернила льёт, но право-то крови всегда выше права чернил. Передайте ему это. Он любит афоризмы.

— Скажу, всё скажу, — заторопился Ланэ и подумал: «Боже мой, он ведь по-настоящему волнуется!»

Гарднер сидел и смотрел на Ланэ.

— Вот и ваше письмо тоже политика, — сказал он вдруг.

«Пропал! — ужаснулся про себя Ланэ. — Уже читал! Значит, Курт действительно предал меня».

— Только правильная политика, умная политика, такая, которая нам нужна, поэтому, — Гарднер встал и очень дружелюбно, совсем как равному, протянул Ланэ руку, — и поэтому до свидания, господин Ланэ! Вот ваш пропуск! Идите и спите себе спокойно! Мой привет вашей супруге...

Ланэ откланялся и, пятясь, пошёл к двери. Но тут Гарднер снова окликнул его:

— Когда вы побываете у жены Швейцера с поручением от её мужа, то... Вы когда у неё будете?

— Завтра утром! — смиренно ответил Ланэ.

— Так вот, после этого позвоните мне, только из собственной квартиры, разумеется. Хорошо?

— Хорошо! — ответил Ланэ.

— Так спокойной ночи! — кивнул головой Гарднер и раскрыл какую-то папку.

Снова коридор, запах масляной краски, неоновые лампочки, первая лестница, вторая лестница, фивейские сфинксы — один с отколотым носом, обезглавленный Рамзес, поражающий врагов, паук с человеческим лицом, последняя дверь — и вот она, улица!

— Уф! — вздохнул с наслаждением Ланэ и потёр переносицу. «Жив! Слава Богу, жив! Вот оно! Не так, как Ганка и Швейцер! Три Ка! Три Ка! Какие же это три Ка? Кюхе, киндер, а что третье? Клейдер или кирхе? А Гарднер совсем не страшный...»

Вдруг он вздрогнул.

«Сходите к госпоже Швейцер и после позвоните мне, но только из своей квартиры», — раздалось у него в ушах. — Зачем же ему звонить? Звонить после посещения?.. Значит...

Он стоял, смотря в темноту. Ветерок налетел и погладил его по лицу. Он досадливо поморщился.

«Значит, я всё-таки стал его агентом? — решил он вдруг с печальным, но спокойным убеждением. — Как же это так получилось? Этот Швейцер? Да и не Швейцер сначала, а Курт! Да и не Курт даже, а кто же? — Он вдруг усмехнулся и махнул рукой. — Ах, да что тут думать. Не всё ли равно, кто! Важно, что я достукался!»

...Вот всё это и вспомнил Ланэ, глядя на Курта. Теперь всё это было позади, но как бы там ни было, видеть шпиона Гарднера было ему неприятно.

А Курт поднял с земли новый кол — четвёртый, наверное, — и стал тесать его быстро и умело, сбрасывая на землю красивые белые стружки. И кол заблестел и становился всё более похожим на клык.

— А вы Курцера не видели? — спросил Курт.

— Да ведь он, кажется, у себя в комнате. А что? — спросил Ланэ, смотря на Курта.

— Да так... Не хотелось бы мне ему на глаза попадаться.