Вообще, эти дни были днями всеобщей мобилизации! В каждом доме что-то пекли, варили, жарили по заранее приготовленному списку и распределению блюд. Причем, приготовление какого блюда кому доставалось, тот сам и на свои деньги покупал эти продукты. Именинник это никогда бы не осилил.

Обязательными блюдами, были, конечно, рыба фиш – это когда с рыбы чулком снимается шкура, а рыбье тело перемалывается в мясорубке вместе с овощами, и прочими прибомбасами и все это обратно запихивается в шкуру! Это могли придумать только евреи.

А также гусиная шейка. Ну, и конечно, форшмак и вообще, селедка во всех видах.

Было весело. Хая и Нюра, как обычно, ссорились напропалую.

– Нюрка, ты зачем Розе сказала, что я у тебя фарфорового слоника украла? – кричала Хая через стол. Вместе они никогда не сидели.

– Я не говорила!

– Роза! Она говорила?

– Да, не помню я, – отнекивалась Роза, – всякое говорила!

– А! Всякое, значит и про слоников!

– Да, засунь ты себе этого слоника в свою вонючую задницу! – кричала Нюра.

– А! Это моя задница вонючая? – вспыхивала Хая. – А ты ее нюхала?

– Еще не хватало!

Стол накрывал хохот.

Дети, еще маленькие сидели под столом и играли в свои игры.

… Дети взрослели. Вылезали из-под стола, и уже на равных, подростками сидели за этим столом на посиделках взрослых. И постепенно узнавали, что жизнь местечка не такая уж тихая, благостная и провинциально уютная, как это им кажется.

Конечно, они не застали еврейских погромов, которыми славились тридцатые годы, а взрослые об этом старались не вспоминать и не рассказывать.

Но все же, все же….

Арик, как и его мать, ждал, когда, наконец, вернется насовсем отец, хоть служивший не далеко в Хакассии, но дома ему удавалось быть не чаще, чем раз в полгода на пару недель.

Война, обходившая стороной Красноярск и практически не изменившая быт местечка, подходила к концу. И ненужную теперь воинскую часть Иосифа, к радости жены и сына, расформировали за ненадобностью. Иосиф правдами и неправдами добился перевода в Красноярск.

За окном их дома качались на осеннем ветру макушки берез, но красный абажур с бахромой горел по-домашнему уютно. За шкафом возле родительской кровати, стоял стул с развешанными на спинке гимнастеркой и галифе, рядом со стулом стояли, как всегда начищенные до блеска офицерские сапоги.

Военная привычка: в случае тревоги мгновенно надеть форму, и вовремя прибыть в расположение части.

Ужинали как всегда поздно, потому что отец рано из казарм не возвращался.

Раздался телефонный звонок и, взяв трубку, отец изменился в лице.

Не говоря ни слова, он нырнул в свою офицерскую форму и на ходу бросил:

– Вызывают к военному коменданту!

– Доел бы! – только и крикнула Хая.

– Ты что? – Иосиф постучал себе по лбу, – не понимаешь! За мной, как никак генерал машину послал!

Вернулся отец под утро.

Арик хоть и не спал почти от волнения, к этому времени все же задремал но, услышав стук двери, стал слушать приглушенный разговор родителей.

… Мать Иосифа, жившая в то время на Дальнем Востоке, умерла при родах. И всю дальнейшую жизнь до восемнадцати лет, он провел в детском доме. Там его и записали по документам матери – Вайнштейном, а в графе национальность, так же по паспорту матери – еврей. А имя и отчество придумали сами. Иосиф – вроде бы и еврейское имя, но в честь Сталина. А отчество – мужа у матери не было – Николаевич. Вроде бы и русский.

И вот в Инъюр коллегию Советского Союза поступает письмо из Канады. Разыскивается Вайнштейн – дальше имя и отчество матери, или ее родственники или наследники. Разыскивает брат – Вайнштейн Абрам Моисеевич из Канады, который, умирая, вспомнил о своей несчастной стране и сестре, погибающей в стране Советов, и решил оставить ей часть своего капитала.

Сам Вайнштейн, уехал с первой волной эмиграции.

… – Ну, что, – спросил сидевший у коменданта прибывший из Москвы полковник с петлицами комитета государственной безопасности, – признаваться, будем?!

– В чем? – растерянно спросил Иосиф.

– В том, что обманул Родину, скрыв, что есть родственники за границей! – и потряс перед ним каким-то листом – твоя рука? «Родственников за границей не имею».

Иосиф узнал свою анкету.

– Я, товарищ полковник, правда, ничего не знаю об этом родственнике. Я сирота, матери не видел никогда, родных ее тоже – так за всю жизнь никто и не появился.

…Из дальнейшего разговора стало ясно, почему Иосифу оказана такая честь – полковник из Москвы приехал сам, а не поручил местным коллегам арестовать и расстрелять.