Кругом было множество холмов, а между возделанными полями тянулись длинные отрезки дикого леса. Здесь, как и в Каролинской колонии, над дорогой нависали кривые сучковатые ветви деревьев, которые были древними еще во времена Генри Гудзона. Нет-нет да и шуршали в кустах, завидев Сьюви и Мэтью, испуганные олени. Над болотами роились темные облака насекомых, журчали по гладким булыжникам прозрачные ручьи. Как и тогда, в Каролине, Мэтью не покидало ощущение, что за ним пристально наблюдают индейцы – хотя увидеть затаившегося в чаще индейца белому человеку не под силу. Набухли тучи, полил дождь, потом тучи разошлись, и яркое солнце хлынуло на дорогу сквозь тысячи зеленых листьев над его головой.

Мэтью пустил Сьюви шагом, намереваясь перейти на рысь чуть позднее. Оставалось еще около получаса до развилки и поворота на более узкую дорогу, отмеченную грудой белых камней и уходящую налево от Бостонского почтового тракта – к нескольким имениям, прежними или нынешними владельцами которых были голландцы. Вот тогда можно пустить Сьюви рысью и минут за сорок одолеть последние четыре мили пути. Мэтью всегда дивился людям, которые по собственной воле уехали жить в такую глушь. Впрочем, некоторые предприятия, такие как каменоломня и лесопилка мистера Деконти, требовали много места и ресурсов. Где-то в этих краях, кажется, недавно появилось виноградарское хозяйство и винодельня, однако Мэтью их пока не видел. Безусловно, лишь бесстрашные и отважные люди могли жить здесь спокойно, не боясь, что на чай заглянут индейцы, но ведь и сам Нью-Йорк появился на свет трудами бесстрашных первопроходцев.

Солнце уже спускалось к горизонту: его лучи пробивались сквозь кроны деревьев не сверху, а чуть ниже. Дорога уходила вправо, огибая чащу. Птицы галдели громко и обнадеживающе, однако далеко на западе едва слышно рокотал гром. Время от времени Мэтью замечал среди деревьев зеленые утесы, взмывающие в сизую дымку. Мимолетные ливни мало его тревожили, а вот попасть в настоящую грозу не хотелось. Впрочем, даже промокни он насквозь, драгоценный конверт надежно спрятан и защищен.

Дорога теперь повернула налево и пошла в гору, а оттуда, шалунья эдакая, – вниз и снова направо. Одолев поворот, Мэтью увидел, что кроны дубов смыкаются над дорогой впереди, образуя зеленый свод наподобие храмового.

Теперь дорога шла строго вперед. Вот сейчас можно и рысью, решил Мэтью, однако не успел и опомниться, как справа из лесной чащи стрелой вылетели три перепелки, а следом за ними, ломая кусты, выскочил крупный гнедой конь с белой звездой во лбу.

Верхом на мускулистом животном скакал человек в черной треуголке с вороным пером, заткнутым за алую ленту, в белой сорочке с оборками, темно-синем сюртуке и белых бриджах. Увы, то был не обыкновенный путник, выехавший на увеселительную верховую прогулку, ибо нижняя часть лица его была закрыта темно-синим платком, а в руке он держал пистолет с огромным дулом длиной почти в локоть. Дульное отверстие смотрело прямо на Мэтью, чье первое желание – вонзить пятки в бока Сьюви и ошпаренным чертом помчаться прочь – вылетело у него из головы быстрее вспугнутой перепелки.

– Придержи лошадь, – скомандовал разбойник, когда Сьюви вздрогнула и начала отступать в сторону.

Мэтью послушался и стиснул колени, одновременно слегка натягивая поводья. Сьюви тихонько заржала и зафыркала, но подчинилась наезднику. Разбойник приблизился, положив пистолет себе на колени. Сердце так колотилось у Мэтью в груди, что, казалось, дрожали даже уши.

– Спешивайся, не отпуская поводья, – последовал новый приказ.

Мэтью выполнил его не сразу – слишком был ошарашен внезапным нападением, – и тогда разбойник ткнул дулом ему в колено.

– Убивать я тебя не стану, молокосос, – низким и сиплым голосом проговорил он, но не без учтивости, – а вот колено мигом отстрелю, если не будешь меня слушаться. Дорога эта оживленная, часа через три-четыре непременно какая-нибудь повозка мимо проедет.

Мэтью спешился, придерживая поводья.

Разбойник последовал его примеру и оказался широкоплечим верзилой ростом около шести футов трех дюймов. Из-под треуголки выглядывали седые волосы и часть морщинистого лица, переносица грозного носа и глубоко посаженные черные смоляные ямы глаз. Левую бровь цвета серого угля рассекал жуткого вида шрам.

– Что у тебя есть? – спросил он, прикладывая дуло к левому уху Мэтью.

– Ничего! – только и сумел выдавить тот, хотя понимал, что должен держаться смелее.

– И почему все так говорят? Впрочем, нет, не все. Иные, когда прострелишь им ухо, прямо умоляют взять их деньги. Ну, попробуешь ответить на мой вопрос еще раз?

– У меня есть немного денег.

– Ох-хо! Было ничего, а стало немного! Уже лучше. Глядишь, скоро ты у нас станешь богаче Мидаса. Ну и где твои жалкие гроши?

– В седельной сумке, – ответил Мэтью с большой неохотой, поскольку знал, что еще там лежит. В дуле пистолета, приставленном к его уху, казалось, шумело море.

– Открывай.

Разбойник взял Сьюви за поводья и отшагнул назад.

Мэтью сделал вид, что долго возится с кожаными ремнями, однако грабителю это не понравилось.

– Я так и так тебя обчищу – хорош канителиться!

Когда Мэтью наконец расстегнул сумку, разбойник велел ему сойти с дороги, залез рукой в сумку и вытащил оттуда кошелек, а с ним и… вот позор!.. подаренные два часа назад серебряные часы.