Шрифт:
Шахтеры, в отличие от Уитлока, работали в адских условиях, и, быть может, именно из-за чудовищно тяжелой жизни они с таким усердием с ранних лет посвящали время самообразованию. Они создали «сеть культурных институтов, одно из обширнейших объединений, которые когда-либо появлялись в мире благодаря рабочему сословию» (согласно исследованию 2010 года). Изучение многочисленных шахтерских библиотек показывает, что самые ранние из них появились в шотландском графстве Ланаркшир в 1741 году. Библиотечные книги, в том числе популярные притчи и бульварные романы, во многом повлияли на радикализацию настроений в среде рабочих. Один шахтер из Уэльса вспоминал, что рассказы о Робин Гуде постоянно ходили по рукам, людям нравился содержащийся в них посыл о необходимости перераспределения благ.
Одна книга на протяжении Викторианской и Эдвардианской эпох будоражила воображение рабочего люда больше, чем любая другая. По популярности и степени воздействия на умы американская писательница Гарриет Бичер-Стоу может по праву считаться предшественницей Харпер Ли. Аболиционистский роман Стоу «Хижина дяди Тома» оказал поистине огромное влияние на общественность, что трудно представить в нынешний век книжных премий. Один шахтер из Северного Уэльса отмечал: «[Этот роман] нам все нутро перевернул. Мы чувствовали каждый удар хлыста. Он резал по живому, раня в самое сердце, в самую душу». Смотритель угольной шахты из Форест-оф-Дин писал в своем дневнике, что роман поразил его, «оставив неизгладимое впечатление». Элизабет Брайсон, рожденная в обнищавшем семействе из шотландского города Данди в 1880 году, восклицала: «Ах, это жизнь!» – и продолжала рассуждать, стремясь выразить всю суть душевного успокоения, которое дарят заветные книги:
Вот они – полыхающие на странице, эхом отдающиеся в ушах слова, которые мы никак не могли отыскать. Это волнующий момент… Кто я, что я такое? Я силилась вслепую нащупать это знание с тех пор, как мне исполнилось три года.
С любопытством оглядываясь назад(Look Back in Wonder, 1966)Автор анонимной автобиографии «обычного человека», написанной в 1935 году, признается, что из-за романа Стоу, который он тайком читал на фабрике, «немало соленых слез» упало на его «нумеровальную машину».
Брутальные товарищи по цеху представляли угрозу для книголюбов: моряк Леннокс Керр (р. 1899) обнаружил, что за интерес к чтению «попал под подозрение»:
Мне приходилось принимать любой вызов: то бить какого-нибудь паренька по лицу, хоть я и не хотел, то хвастаться, какой крепкий у меня вышел такелаж, лишь бы доказать, что книги не испортили во мне моряка.
Но чуткая интуиция подсказывала Керру:
Тайные желания человека выходят наружу, когда он чувствует себя… свободным от маски цинизма, которую примеряет на людях. Проявляется его глубинное творческое стремление быть чем-то большим, чем послушный рабочий… люди становятся более романтичны, мужественны и поэтичны в темноте и уединении… Я слышал, как один мужчина – самый что ни на есть заядлый матерщинник на нашем судне – читал вслух «Песнь песней Соломона», обращаясь к темноте и шелесту морских волн, разбивающихся о форштевень… В одиночестве человек становится тем, кем он мог бы быть, не будь он вынужден подстраиваться под лекало.
Страстные годы: автобиография(The Eager Years: An Autobiography, 1949)Похоже, что начальники в большинстве своем терпимо относятся к чтению на рабочем месте. Один рабочий с фабрики по производству железнодорожного оборудования в городе Суиндон читал Овидия, Платона и Сапфо в оригинале, а на своем станке мелом написал греческий и латинский алфавит. Сперва начальник цеха велел ему все стереть, но смилостивился, узнав, что означают эти надписи. Роуленд Кенни (р. 1883) читал тайком, пока однажды его мастер не продекламировал стихотворение Альфреда Теннисона «Вкушающие лотос» «могучим голосом, с ланкаширским акцентом». Это воодушевило рабочего. «Если уж этот драчун и пьяница, посылающий всех к черту» любил поэзию, то и Кенни мог читать, ни от кого не скрываясь.
Конец ознакомительного фрагмента.