— Истец имеет право назвать любую сумму компенсации за моральный ущерб.

— Истец при том уровне морального разложения, которого он достиг, должен сидеть в углу и молчать в тряпочку, а не претензии предъявлять.

— Это решит суд, — оборвал меня толстяк в черном балахоне, по недоразумению называющийся судьей. — Ответьте суду: инцидент имел место?

— Да, истец в состоянии алкогольного опьянения прилюдно хватал меня за грудь и склонял к соитию.

— Это не относится к рассматриваемому сейчас делу. Вы избили истца?

— Нет, господин судья. Я просто защитила свою честь от посягательств.

— Отвечайте на поставленный вопрос! Вы ударили истца?

— Я нанесла ему один удар. Это считается избиением?

— Вопросы здесь задаю я! — огрызнулся судья.

Где-то я уже слышала эту фразу… вспомнить бы еще, где.

В зале зашумели. Народу явно не понравилось то, что меня настолько грубо пытаются запрессовать и засудить. Судья снова заколотил своим молотком:

— Соблюдайте тишину, иначе я удалю всех посторонних из зала! У вас все, гражданка Ефимова?

— Все, — подтвердила я.

— Прения сторон закончены, суд удаляется на совещание.

И толстяк вышел в дверь рядом с судейским столом.

Теперь, не сдерживаемые ничем, люди заговорили вслух. В основном, возмущались наглостью судьи, бессовестностью юриста и костерили главбуха. Думаю, тому косорылому конкретно так икнулось. Юрист же достал смартфон и принялся сосредоточенно давить кнопки. И я была сейчас абсолютно уверена в том, что он переписывается с судьей, договариваясь о чем-то. Скорее всего, о содержании приговора и сумме гонорара.

Минут через десять помощница встала сама и скомандовала остальным:

— Встать, суд идет!

Все поднялись. Судья ввалился в зал, плюхнулся на стул, разрешил садиться. И только все уселись, как он объявил:

— попрошу всех встать для объявления решения суда.

Люди поднялись. Поднялась и я. Настроение у меня было мрачное и злобное. Судя по тому, что тут сегодня происходило, мне предъявят тысяч пятьдесят. И это означает, что в ближайшие два-три года я не смогу купить себе ничего из одежды. Дай Бог, хватило бы денег на еду и квартплату.

Судья принялся бубнить, зачитывая постановление. Он монотонно перечислял пункты статей, параграфы уложений и прочую галиматью, а я добросовестно пропускала это мимо ушей. Потом все равно мне это решение выдадут на руки, и я смогу тщательно все изучить и обдумать. А включилась я тогда, когда судья объявил:

— На основании вышеизложенного, суд постановил удовлетворить требования истца в полном объеме. Ответчик может подать апелляцию в суд вышестоящей инстанции согласно действующему законодательству.

Меня как поленом по башке приголубили. Ну нет, я этого так не оставлю. Я хотела разыграть спектакль, деланно призвать в свидетели высшие силы: мол, если есть справедливость, пусть падет кара на нечестивца. И под этим соусом колдануть юристу ячмень на глаз или прыщей на всю морду. Но сейчас я была просто вне себя. Понятно, что судья куплен на корню. Понятно так же, что сама я правильно апелляцию подать не смогу, а на услуги юриста у меня денег не хватит. Народ бухтит, вполголоса возмущается, но дальше этого возмущения дело не пойдет. И что, эти двое останутся безнаказанными?

Я, полыхая праведным гневом, вышла на свободное место между судейским столом и рядами стульев. Народ, видя это, примолк в ожидании: должно быть, начинается обещанное шоу. А я ожгла взглядом сперва юриста, потом судью, топнула ногой и заявила:

— Чтоб вы оба дристали неделю без перерыва!

И колданула. Тихонечко, самую малость. Одному и другому.

Раздался звук, словно разорвалась крепкая ткань. По залу густо поплыл характерный запашок. А по шикарным светлым штанам юриста Райхерта начало расплываться грязно-коричневое пятно. Он побледнел, сграбастал в охапку разложенные перед собой бумаги, ухватил портфель и кинулся к выходу из зала суда. Судья побледнел не меньше. Выскочив из-за стола, он ломанулся в дверь "комнаты для совещаний", и на тыльной стороне его мантии отчетливо виднелось мокрое пятно. Девушка-помощница, прижавши ладони к щекам, глядела на все это с невыразимым ужасом. Наверное, ждала, что она будет следующей. Но ее-то за что? Не она договаривалась, не она деньги брала, не она решение оглашала. Народ тоже притих и поглядывал на меня с опаской. А я подошла к двери, бросила напоследок:

— Засранцы!

И гордо удалилась.

Понятное дело, после суда я на работу не пошла. Сидела на лавочке у спортзала, ждала Саныча, и ругала себя за несдержанность. Ведь могла то же самое сделать и без таких театральных эффектов. Вышла бы из здания, зашла за угол и колданула. Но нет, захотелось, чтобы эти свиньи именно во время заседания обделались. Так, чтобы им обоим потом всю жизнь эту историю припоминали. Ну да: кому нужен судья, обгадившийся прямо во время оглашения приговора? Да и юристу с такой репутацией, скорее всего, придется переквалифицироваться в дворники, а то и в золотари. Ну и что теперь? Они в дерьме. А я? Ведь уже к вечеру по городу поползут слухи о страшной ведьме. А потом еще, не приведи Господь, потянутся желающие кого-нибудь проклясть за деньги. Хоть меняй имя и мотай в другой город. Впрочем, с завода все равно придется уйти. Я после всей этой истории работать там не смогу. Это ж куда ни пойдешь — везде за спиной шептаться будут. Вот ведь — сама себе в карман нагадила. Остается только на Саныча надежда, он ведь предлагал к нему пойти. Может, он окажется не слишком суеверным? Поругает, конечно, но ведь не прогонит?