Шрифт:
Я хлопал любимую по щекам, боясь сделать ей больно и боясь, что делаю недостаточно сильно, чтобы она пришла в себя.
– Юля, Юленька, доченька, ты слышишь меня? – подключился моментально Николай.
Как бы я не рвался спасать мою девочку, но я не мог мешать отцу своей любимой. Не сейчас.
Николай нежно похлапывал дочь по щекам своей загрубевшей, мужицкой ладонью, тут же второй дрожащей рукой искал на её шее пульс. Он звал её по имени и казалось, что сейчас во всём мире для него не существует никого и ничего. Вся вселенная, все смыслы и ценности были сосредоточены для него в хрупком бездыханном теле бледной девушки, которую он настойчиво, не теряя надежды, тихонько и ласково звал и звал по имени.
В вихре мыслей "Милая, очнись, пожалуйста", "Любовь моя,умоляю, дыши", "Юля, Юленька моя, открой глаза", я уловил мимомолётно мелькнувшую, но оставившую отчётливый след в душе, мысль о том, что мне больше не нужно никакой правды про Николая и моего отца…
– Пап… – прохрипела Юля, – Степан…Это сон, да…
Моя любимая открыла глаза.
Рядом Дмитрий приводил в чувство сына.
Глава 45
Юля
В полицию я обращаться не стала.
Маринка была в отпуске, а то бы она не допустила такой щедрости. Но я не Маринка.
Я даже не Оля.
Я Юля Васюткина и я не стала писать на Макса заявление.
Он больной человек. Ему всё равно.
И кого мне наказывать своим заявлением и последующими судами – отца Макса? Или его маму? Добить её окончательно?
Родители Макса в таком состоянии, что их спасать надо, а не наказывать.
Дмитрий после случившегося даже за руль автомобиля сесть не смог. Настолько его ошарашило произошедшее. Он, когда все немного пришли в себя, когда следом за мной очнулся Макс, зарыдал. Его так затрясло, что мы испугались, как бы с ним тоже не случился инсульт или помутнение рассудка.
Степан не растерялся, нашёл воды. Дал попить, немного лицо Дмитрию сбрызнул.
– Я ведь убить сына был готов. Я ведь своими руками мальчика моего… – ни я, ни папа, ни Стёпа не могли смотреть на этот концентрат отцовской скорби.
Это Тарас Бульба сильная личность. И книжная. А в жизни всё сложнее и больнее…
Я смотрела на папу Макса и не видела своей беды. Всё обошлось, всё отошло в сторону. Истинная беда была сейчас у другого человека. Единственный сын, гордость и надежда, красивый, спортивный, умный сошёл с ума, стал вором и чуть не стал убийцей.
Когда я озвучила своё решение не подавать в полицию заявление, ни мой папа ни Степан не стали давить на меня, не сказали "а если бы мы не нашли тебя, не успели?"
История не терпит сослагательного наклонения. Если бы было иначе – значит всё было бы иначе.
Слава богу, для меня, моих родных и любимых всё обошлось.
А для семьи Макса уже, к сожалению, никогда не будет ничего хорошего.
Мне бесконечно жалко Дмитрия: он ни за что ни про что попал в ад.
Так что, никакого возмездия моя душа не требовала. Я лишь благодарила бога и своих любимых мужчин, что спасли меня.
***
На работе я взяла выходные за свой счёт. Мне нужно было прийти в себя.
Папа улетел на следующий день. Мы со Стёпой остались наедине.
И вот когда я наконец-то смогла обнять своего любимого без свидетелей, когда смогла уткнуться в его запах, почувствовать близость его дыхания, услышать стук его сердца, когда он сквозь поцелуи прошептал:"Юля, Юля, моя Юля", а я в этих словах слышала рассказ его души о нашей разлуке, о любви, о страхе никогда вновь не обрести друг друга – вот тогда из меня вырвался поток рыданий.
Обретение утраченного счастья, возвращение любви, с которой успела проститься – это приятный, но тем не менее, стресс.
Стёпа подхватил меня на руки и отнёс на кровать.
Мы целовались, не силах говорить ничего, кроме имён друг друга. Наши слёзы счастья смешивались с поцелуями и казалось, что и мы незримо соединяемся, становимся единым человеком, автором взаимной любви.
– Ты даже представить не можешь, как я рад, что нашёл тебя, – через несколько дней мы выбрались наконец из кровати и из квартиры и отправились знакомиться с моей мамой. Они с Робертом Германовичем вернулись из отпуска.
Маме я пока не рассказала про приключение с Максом. Не по телефону же ей такие страсти сообщать. Но сказать, наверное, надо.
Мало ли что, кто знает, вдруг где-то с Максом или с его отцом пересечётся. Пусть знает, что Макс не только вор, но ещё и сумасшедший человек. А Дмитрий – не объект для упрёков, а самая, что ни на есть, жертва обстоятельств.
– Стёп, ты не удивляйся, – решила предупредить любимого, пока мы шли в сторону ресторана, где договорились встретиться с мамой и Робертом Германовичем, – мама моя женщина прямолинейная. Она знает про тебя, про то, что ты сын Алёны. Я ей всё не рассказала ещё, но многое в общих чертах обрисовала вчера по телефону. Не хотела, чтобы в ресторане неприятные сцены стали разыгрываться. И вообще, если ты для неё не станешь любимым зятем, что очень вероятно, что будешь часто слышать много поучительного. Она у меня любит это дело.