А тайна… В каждом институте Чернозёмска есть тайны. То есть закрытые, секретные темы. Медицинский — не исключение. И, когда во время войны многие ВУЗы эвакуировали, кое-что оставалось и у нас. Процесс перманентного накопления тайн.

И что там, в подвале второго уровня, и только ли второго, конечно, интересно. Очень интересно. Но не настолько, чтобы становиться нежелательным свидетелем, которого распределят куда-нибудь в Тюменскую область, и надолго, надолго.

Мы сели на скамейку у входа в институт. Передохнуть и собраться с мыслями. Сейчас, под открытым небом, при свете солнца, подвал представлялся чем-то далёким, но всё равно неприятным.

— Если что, — сказал я, — так и говорим: отсутствие освещение, опасность подвальных газов. Вот нас и отпустили.

— А нас отпустили? — спросил Игнат.

— По факту — да.

— А что делать будем сейчас?

— Пойдем, найдем тех, кому помощь нужна. Вторую группу, что ли.

Вторая группа была неподалеку — убирала заросли бурьяна вокруг Второго Лабораторного корпуса. Как-то не спешили его восстанавливать, корпус. То ли денег пока нет, то ли материалов и оборудования.

И там среди бурьяна мы нашли наших девочек. Они тоже не по домам разошлись, а решили поработать. Раз уж и оделись соответственно, и настроились.

Вместе-то куда веселее работать. Особенно когда солнышко светит, ветерок обдувает тёплый, весною пахнущий, птички поют. Это вам не подвал.

Хорошо поработали. Самому приятно потом чувствовать сладкую усталость. Мозг в ответ на физическую нагрузку вырабатывает энкефалины — так написано в «Молекулярной Биологии». Что-то вроде внутреннего наркотика.

А в понедельник нас опрашивал следователь. Только пришли на занятия, как нас, пятерых ребят группы, послали в двести вторую учебную комнату. Её и занял следователь. Заходили по одному, процедура занимала полчаса или около того.

А снаружи — компрессоры шумят. Воздух гонят по гофрированным трубам. А трубы уходят вниз, в подвалы. Куда именно, не знаю, но догадываюсь — за железную дверь и ниже.

Дошла очередь и до меня. Следователем была женщина забальзаковских лет. Усадила. Стала спрашивать сначала анкетные данные, потом перешла к сути. К подвалу.

Я рассказал подробно, что и как. Пришли, отодрали фанерный щит, Кутайсов, начальник АХЧ, открыл дверь со второго раза, смазав замок машинным маслом. Мы прошли на площадку и остановились: темно, а у нас фонарей нет. Постояли, да и пошли наружу, субботник, дел много, что зря простаивать.

Газ? Да, я говорил, что в глубоких подвалах бывает и газ, если подвал без вентиляции, и что соваться туда опасно. Оборудование нужно специальное. И навыки. Кому говорил? Всем, кто слышал. Рядом были сокурсники — я их перечислил, — и преподаватель кафедры биохимии Иван Корнеевич. И мы ушли работать, субботник же. И работали до двух часов. А что, собственно, случилось?

В кино следователь железным голосом говорит, что вопросы здесь задаёт он.

В жизни женщина сказала, что позже, около пятнадцати часов, несколько преподавателей вместе с Иваном Корнеевичем Земтуховским спустились-таки в подвал. И не вернулись. Спохватились только в воскресенье. Пожарные их достали, всех четверых, но поздно. Все погибли. Предварительная причина — отравление газом. Сейчас подвалы активно проветривают, угрозы учебному процессу нет. Но как я догадался о газе?

Я не догадался, отвечал я. Просто читал во всяких книжках, что такое бывает. Углекислота, метан, в общем, всякие газы. И шахтеры с собой канареек берут, в клетках, берут и смотрят, в порядке ли птичка. Ну, и лампочки у них шахтерские, особые, от которых газ не взрывается.

И ещё раз — я не спускался в подвал?

И мысли не было. Темно ж.

Она попросила меня лишнего не болтать, нечего панику сеять, я прочитал протокол, написал «с моих слов записано верно», расписался, и мы расстались.

Вот так… Этого я не ожидал. Или ожидал? Но не захотел Чижик быть канарейкой у Ивана Корнеевича.

И что их так в подвал тянуло? У пожарных, думаю, есть баллоны с воздухом, чтобы работать в задымленных условиях, вот их бы и позвали. Ну, и открыли бы дверь, воздух стали закачивать.

Но не пошли на это. Торопились. Почему? Доложить кому-то, что дело сделано?

А институт в смятении. С одной стороны, четверо преподавателей погибло. Траур. С другой — сто четвертая годовщина дня рождения Владимира Ильича Ленина. Праздник.

Совместить никак не получится.

Решили сделать вид, что ничего и не случилось. Продолжили учебный процесс. А траур объявят завтра.

У меня от этого процесса осталась третья пара. Физкультура. От которой я освобождён. Как чемпион СССР.

А девочки пошли.

Глава 22

7 мая 1974 года, вторник

МАЙСКИЙ ДЕНЬ БЕЗ ГРОЗЫ

Я сидел и крепился. Не подавал виду, что страшно. И вовсе не страшно, а даже весело мне. Весело! Весело!