Развить мысль дальше ему не позволили. Академик Белянчиков вяло указал мосластой рукой на кафедру – извольте! Небось думал, скотина этакая, что аспирант Барканский примется бекать-мекать, юлить-изворачиваться и молить о снисхождении… А вот вам то самое кое-куда, чтобы голова не качалась! Кирилл встал за кафедру, окинул зал строгим взглядом и решительно устремился в атаку на своих многочисленных оппонентов.

Давайте начнем с того, где именно у пациента развился перитонит! Что по этому поводу скажет нам заведующий торакальным отделением? В чужом глазу соринку видим, а в своем кучу дерьма не замечаем? Как же вам не ай-яй-яй! Упустили? Упустили!

А что нам может сказать заведующий оперблоком по поводу своих медсестер? У вас хамство и саботаж считаются нормой? Хорошо, тогда не придирайтесь к тому, что я затянул операцию, поскольку задержка была вызвана действиями операционной медсестры, которая реагировала только на повторные просьбы и шевелилась так медленно, будто накануне изрядно напилась…

А что касается анестезиолога, так от него конкретно разило хмельным духом, который лично я ощущал через две маски – его и мою! Хороши у вас порядочки, нечего сказать! Вот если об этом узнают журналисты… Ладно, эту тему пока развивать не будем. Давайте лучше поговорим о том, почему при остром перитоните не была произведена декомпрессия желудочно-кишечного тракта через зонд. Ваш достопочтенный анестезиолог вообще знает о существовании такого инструмента, как назогастральный зонд? Как-то я сомневаюсь…

Что же касается заключения вашего придворного патологоанатома, который пространно описывает мои мнимые ошибки, то по этому поводу я могу сказать только одно – рука руку моет! Докажите мне, что перфорацию подвздошной кишки произвел я, а не ваш горе-прозектор! Докажите, а потом уже обвиняйте! Ах, изменения в месте перфорации произойти не успели, потому что пациент вскоре скончался? А может дело в том, что перфорация посмертная? Тут есть над чем подумать и что рассказать журналистам тоже есть… Ладно, эту тему пока развивать не будем. Давайте лучше поговорим о том, почему вы выбрали в козлы отпущения аспиранта-первогодка, который, не покладая рук, строчит научные работы для старших товарищей… (Мама не рекомендовала говорить об этом, но Кирилл решил, что кашу маслом испортить нельзя). Разве я плохо стараюсь? Неужели я сам себе враг? И зачем вы так со мной поступаете?

На этой надрывно-трагической ноте Кирилл закончил свое выступление. Не сел, а рухнул в кресло, будто обессилев, и спрятал лицо в ладонях, чтобы никто не увидел ехидной улыбки, которую не получилось бы скрыть. Со стороны это выглядело хорошо – отчаявшийся человек пытается взять себя в руки.

На деле же брать себя в руки пришлось оппонентам. Сначала они растерянно переглядывались, не понимая, откуда в аспиранте Барканском взялось столько борзоты, но в конце концов академик Белянчиков подтвердил народную мудрость, гласящую, что старый конь борозды не испортит.

– Надо признать, уважаемые коллеги, что мы с вами немного увлеклись и оторвались от реальности, – сказал он. – Нам бы в зеркало почаще смотреть, а не того-этого, понимаете ли… Кирилл Мартынович выступил эмоционально, но, по существу, он все сказал верно. Так нельзя…

«Выигрывает тот, кто лучше оправдывается, – подумал Кирилл, убирая руки от лица. – Качай права – и все будет трын-трава».

– Вы даже не мясник! – сказал Кириллу после собрания заведующий патологоанатомическим отделением, которого Кирилл в своем эмоциональном спиче назвал «горе-прозектором». – Вы – колбасник! Вам можно доверить только колбасу фаршем набивать, ни на что большее вы не годитесь.

– Колбаса – хорошая штука! – ответил Кирилл, улыбнувшись во все тридцать два белоснежных зуба. – Что бы мы без нее делали, а?

Горе-прозектор трагически всплеснул руками и огляделся по сторонам в поисках союзников, но потенциальные союзники проходили мимо, не выказывая желания присоединиться к дискуссии. Собрание устроили в конце рабочего дня и сейчас все торопились на волю.

– Нахальство – второе счастье, – грустно констатировал горе-прозектор. – Надеюсь, вы понимаете, что здесь вам не дадут закончить аспирантуру…

Когда Кирилл поделился этим опасением с родителями, отец молча сложил пальцы в кукиш, а мама обстоятельно объяснила расклады.

– Да ну?! – картинно удивился Кирилл. – Целевому аспиранту? Не смешите, мы не в цирке! Меня можно отчислить только за прогулы, но я никому такой возможности не предоставлю!

– Еще и защититься нужно будет, – горе-прозектор многозначительно посмотрел на Кирилла. – А это, знаете ли…

– А это, знаете ли, итог моей подготовки, – подхватил Кирилл. – И если меня попытаются завалить, то получится некрасиво – три года получали за меня плату, а результат нулевой? А какой может выйти скандал…

Кирилл предвкушающе зажмурился, покачал головой и поцокал языком. Когда открыл глаза, то собеседника перед собой не увидел.

– Так громче музыка, играй победу! – промурлыкал себе под нос Кирилл. – Мы победили, и враг бежит-бежит-бежит…

К победительному настроению примешивалась гордость. Молодец! «Наш Кирилл всех умыл!», сказал бы сейчас отец. Ничего – скажет чуть попозже, вечером, когда услышит подробный отчет о собрании.

Будущее виделось напряженным, поскольку теперь нужно будет держать ухо востро и вести себя идеально, чтобы не давать врагам (да – именно врагам, иначе их и не назвать) поводов для сведения счетов. Ничего – выдержим! Такая закалка и в будущем пригодится, потому что во врачебной работе самое главное – не подставляться.