Шрифт:
– Видно, хочет жить по-человечески.
– Вот именно. У него в Америке богатый дядя.
Я сказал:
– Да брось ты, Герман! Зачем ему американский дядюшка! У Лосева отец – известный драматург. И сам он зарабатывает неплохо. Так что причина не в этом…
– А я тебе говорю, – не унимался Беляев, – что дядя существует. Причем миллионер, и даже нефтяной король.
Мне надоело спорить:
– А может, ты и прав…
Еще больше поразило меня другое. В редакции повторялась одна и та же фраза:
«Ведь он хорошо зарабатывал…»
Людям в голову не приходило, что можно руководствоваться какими-то соображениями помимо денежных.
Да и не могло им такое в голову прийти. Ведь тогда каждому следовало бы признать:
«Человек бежит от нас!»
Чем хуже, тем лучше
Летом 76-го года я опять послал книгу в издательство. На этот раз – в «Советский писатель». Впервые я обратился сюда пять лет назад.
Меня тогда познакомили с издательским редактором. Она предложила мне зайти. Рукопись потом лежала у нее четыре месяца. Я появлялся каждые две-три недели. Редактор опускала полные слез глаза:
– Это так своеобычно…
Однако книга моя так и не была зарегистрирована.
Я не обижался. Знал, что прав у редактора никаких.
– Допустим, я отдам вашу книгу на рецензию. А вдруг ее зарежут? Когда еще вы напишете вторую? – уныло шептала она.
– Я уже написал вторую книгу.
– Ее тоже зарежут. Нужно будет ждать третью.
– Я уже написал третью книгу.
– Ее тоже зарежут.
– У меня есть четвертая.
– Ее тоже…
– Пятая…
– И ее…
– Шестая…
К этому времени у меня были шесть готовых сборников.
Редактор хотела мне помочь. Но что она могла – бесправная, запуганная, робкая?..
Теперь я решил действовать четко и официально. Никаких товарищеских переговоров. Регистрирую книгу. Жду рецензии. Потом… Что, собственно, будет потом, я не знал.
Я был уверен, что рукопись мне возвратят. Зачем же, спрашивается, шел я в издательство? Неискушенному человеку это трудно объяснить. Казалось бы, все понимаешь. И все-таки надеешься…
Книгу зарегистрировали. Я положил ее на стол Чепурову. Главный редактор увидел название и сразу же заметно поскучнел. Он ждал чего-нибудь такого: «Герои рядом» или, как минимум, – «Душа в строю». А тут – загадочные и неясные – «Пять углов». Может быть, речь идет о пятиконечной звезде? Значит, глумление над символом?
Я ждал три месяца. Потом зашел в издательство.
– Это так своеобычно, – начала было редактор.
Я вежливо прервал ее:
– Когда будет готова рецензия?
– Я еще не отдавала…
– Почему?
– Хочу найти такого рецензента…
– Не ждите. Отдайте любому. Мне все равно.
– Но ведь книгу зарежут!
– Пускай. Тогда я буду действовать иначе. (Как?) Мне надоело. Есть у вас какой-нибудь список постоянных рецензентов?
– Есть. Вот он.
– Кто там первый?
– Авраменко.
– Отдайте ему.
– Авраменко поэт. Кроме того, он недавно умер.
– А кто последний?
– Урбан.
– Жив?
– Конечно. Господь с вами…
– Дайте Урбану.
– Действительно. Как я нс сообразила?! Урбан – знающий и принципиальный человек. Он поймет, насколько это своеобычно…
Я ждал еще три месяца. Потом написал в издательство:
Уважаемые товарищи!
В июле 1975 года я зарегистрировал у вас книгу «Пять углов» (роман в двух частях). Прошло шесть месяцев. Ни рецензии, ни устного отзыва я так и не получил. За это время я написал третью часть романа – «Судейский протокол». Приступаю к написанию четвертой. Как видите, темпы моей работы опережают издательские настолько, что выразить это можно лишь арифметическим парадоксом.
С уважением С. Довлатов.Смысл и цели этого письма казались мне туманными. Особенно неясным выглядел финал.
Кстати, чаще всего именно такие письма оказываются действенными. Поскольку вызывают у начальства тревогу.
На одном ленинградском заводе произошел такой случай. Старый рабочий написал директору письмо. Взял лист наждачной бумаги и на оборотной стороне вывел:
«Когда мне наконец предоставят отдельное жилье?»
Удивленный директор вызвал рабочего:
«Что это за фокус с наждаком?»
Рабочий ответил:
«Обыкновенный лист ты бы использовал в сортире. А так еще подумаешь малость…»
И рабочему, представьте себе, дали комнату. А директор впоследствии не расставался с этим письмом. В Смольном его демонстрировал на партийной конференции…