Разумеется, Джордж не знал, что перед ним стоит София Нестерн, известная также как Розанна в довольно широких кругах. Он не сильно ошибся при оценке её возраста, всего-то почти на десяток лет – на самом деле ей было двадцать семь, мешки под глазами и отёкшее лицо подарили ей образ жизни и наркотики. Она не была красавицей, но её всё ещё можно было назвать вполне симпатичной девушкой. Помимо этого что-то в её раскованности и явной доступности заводило Джорджа, возможно, вследствие совсем недавних мечтаний о Сьюзи.

– Есть деньги, говоришь? – сощурилась София и оценивающе оглядела его с ног до головы. – Тогда десятка. Нет, пятнашка – ты ведь чуть не сбил меня.

– Что? – Джордж искренне не мог понять, о чём идёт речь. Мысли в его голове были затуманены усталостью и алкоголем, хоть адреналин всё ещё бушевал в крови.

– Пятнадцать баксов, и я твоя. Только в киску! Хотя, за пятнашку… разрешу тебе кончить мне в ротик, так и быть. Решайся, не пожалеешь!

– Н-нет-т, прос-стите… – Джордж резко отвернулся и потянулся к ручке дверцы, намереваясь сесть в машину и уехать от этой женщины как можно дальше.

Он с самого детства считал проституток чем-то грязным и мерзким, не мог себе и представить, чтобы заниматься с ними таким интимным и важным делом, как секс. Особенно сильно он стал ненавидеть их, когда в школе, классе в седьмом, «проституткой» начали называть его мать. Он не понимал, что означает это слово, пока не решился спросить мать, находившуюся в тот момент в приходе после изрядной дозы героина. Отчим лежал с ней рядом, пуская слюну на подушку, а один из его дружков, полностью голый, пристроился у подножья кровати, упершись лбом в пол. Тогда-то его мать и разъяснила ему едва слышимым голосом, что означает это слово, а также взбеленилась, когда узнала, что её так называют за спиной. Правда, она давно об этом знала, но злилась каждый раз как будто в первый.

– Я так и знала, что у тебя ни гроша за душой. Бомжара.

Этот противный визгливый голос вырвал Джорджа из мыслей. Но он сделал не только это. С самого утра он прочувствовал унижение и варился в нём весь день, забивая свою гордость всё глубже, глубже и глубже. И теперь, когда она сжалась так сильно, это невинное оскорбление, целью которого было взять мужчину за его гордость, а ни как не унизить, привело к взрывной реакции. Что-то в мозгах Джорджа выстрелило, словно пружина. Он больше не отдавал своим действия отчёта. Его глаза застилала пелена гнева, ярости и желания.

Не произнеся ни единого слова, Джордж в одно мгновение подскочил к женщине и повалил на землю, усевшись сверху. Она попыталась отбиться, но крепкий удар по лицу заставил её обмякнуть и почти сдаться: теперь она лишь плакала и пыталась позвать на помощь. Что лишь сильнее заводило Джорджа, чья кровь буквально кипела в венах. За волосы он оттащил её в ближайшие кусты, которые помогали скрыть их от ненужных свидетелей, что могли проехать по дороге. Там, сцепив левой рукой её руки и прижав их над её головой, правой он задрал её юбочку и порвал колготки. После чего расстегнул ширинку и вынул свой пульсировавший от крайнего напряжения член. Следующее мгновение – и он уже внутри неё, всё ускоряет и ускоряет темп, желая лишь насытиться чувством своего превосходства и наслаждения. Он слышит её стоны и слабые мольбы прекратить это, но они лишь сильнее взбудораживают его кровь. Он и не думает останавливаться.

А в бездонном небе всё также клубятся чёрные облака, полностью закрывая теперь собой звёзды. Тёмная ночь.

Капитан Фостер пробежался уставшим взглядом по содержанию последнего документа из толстой кипы, принесённой ему секретаршей. Подмахнул подпись, после чего захлопнул папку и откинулся всем телом на спинку офисного кресла. Простенькие часы, висевшие не стене прямо напротив него, показывали половину восьмого. Тяжёлый день.

В свои пятьдесят шесть он сумел добиться определённого успеха: достиг звания капитана и вот, уже пятый год, как удостоился места руководителя участка полиции этого, пусть и маленького, городка. Но напряженная работа и успешное продвижение по службе подарили не только довольно успешную карьеру, но и повышенное давление и всё более частые головные боли, возникавшие в особенности после стресса и усталости – вечных спутников его профессии. Что ж, единственное, что успокаивало капитана, так это мысль, что через полчаса он выйдет из этого здания, въевшегося уже ему в печёнки, сядет в свою машину и направится домой, прямиком к своей семье. Наконец-то они соберутся все вместе. Ведь на прошлой неделе их младшая дочь родила для четы Фостеров внучку, Лизу, и теперь даже всегда державшийся в стороне от семьи их сын Кайл принял приглашение отпраздновать это событие. Джим Фостер бросил взгляд на фотографию в тонкой деревянной рамке, стоявшую прямо под монитором компьютера. Сделанная более двадцати лет назад, она хранила в себе воспоминания об их самых счастливых днях: вместе с женой, Зоей, они стоят в обнимку и широко улыбаются, глядя полными любви глазами друг на друга. А Лиза и Кайл – хоть на его лице, почти как, собственно, и всегда недовольное выражение – стоят по бокам от них и смотрят точно в объектив камеры. А через неё теперь и на капитана Фостера. И Фред на этой фотографии. Ещё совсем маленький, лежит в коляске в самом уголке фото. Никто из семьи в тот момент и представить себе не мог, что спустя семь лет, первого сентября, их маленького Фреда собьёт пьяный водитель, не справившись с управлением автомобиля на повороте. Тогда Джим Фостер был гораздо моложе, здоровее и полон решимости сделать этот мир правильнее и спокойнее для своих детей. Он и сейчас верен этой цели, но только уже не совсем верит в возможность её достижения. Особенно, после трагедии, отнявшей у него сына и чуть не разбившей всю его семью. Но вместе с Зоей они справились. Их отношения пережили всё это и последовавшее охлаждение чувств между ними, ведь почти целый год они с женой даже не могли смотреть друг на друга.

Решив, что за последние полчаса всё равно ничего важного не случится, Джим Фостер поднялся с кожаного кресла и, громко хрустнув коленями и вследствие этого выругавшись, подошёл к шкафу. После чего раскрыл высокую деревянную дверцу и увидел в зеркале на внутренней её стороне своё лицо, уже покрывавшееся морщинами, причесал седеющие волосы и принялся переодеваться к торжественному событию. На нём уже были лакированные чёрные туфли, бежевые брюки и белая рубашка. Оставалось лишь повязать галстук и накинуть пиджак, как в дверь кабинета постучали.