Кормление и много чего еще.

На подушке размером с двуспальную кровать лежала женщина, настолько потрясающая, что выглядела как модель, ее алебастровая кожа была обнажена в черном платье с глубоким вырезом. К ней прилипли три вампира. Один у шеи, один у лодыжки, другой, чей рот был у ее ложбинки, сосал ее грудь сбоку.

Мой взгляд поплыл, ужаснувшись грубой, жесткой чувственности. И она была повсюду. Я не могла избежать ее.

Я оторвала взгляд, пытаясь найти безопасное место, но поймала отражение в зеркале: вампир, почти такой же огромный, как Люсьен, прижимал крошечную женщину к стене. Ее голова свесилась на плечо, руки безвольно повисли. Он прижимал свой рот к ее шеи, засунув руки ей под мышки, оторвав ее ноги от пола, они болтались на весу. Ее лицо выражало экстаз, кровь стекала по ее шее, выливаясь из его рта.

Не зная, куда девать глаза, я повернулась к Люсьену и уткнулась лицом в его массивную грудь. Мои руки поднялись, пальцы вцепились в лацканы, подняла их, загородившись, чтобы ничего не видеть даже случайно.

Его руки обвились вокруг меня, одна скользнула вверх по моей обнаженной спине, под волосы, оставшись на шеи. Я почувствовала, как его тело изогнулось, губы оказались на моей макушке, моя голова и туловище выгнулись к нему, чтобы сохранить с ним физический контакт.

Его голос был низким, когда он тихо спросил:

— Ты думаешь, что это не прекрасно?

О боже мой.

Он думал, что это прекрасно?

Мне пришла в голову мысль, и в панике я откинула голову назад, он резко дернул голову вверх, чтобы я случайно не двинула ему головой по подбородку.

— Не кормись от меня здесь, — выпалила я с мольбой.

И почувствовала, как он вздрогнул, затем увидела, как его глаза сузились, прежде чем он спросил:

— Что?

— Прошу тебя. Я сделаю все, что ты скажешь. Только не кормись здесь от меня.

— Лия...

Я грубо дернула его за лацканы пиджака, прижалась ближе, приподнявшись на цыпочки, не смогла сдержаться и с силой произнесла:

— Обещай мне, Люсьен. То, что произошло прошлой ночью — это что-то особенное, что должно остаться между нами, а не отражаться в гребаном зеркале, чтобы все видели.

При моих словах его лицо смягчилось, пальцы коснулись моей линии волос сбоку головы и скользнули внутрь, замерли, удерживая меня за голову, он прошептал:

— Дорогая...

Я была слишком потрясена увиденным, на лице той женщины экстаз, такой же скорее всего отражался на моем лице прошлой ночью, я даже не обратила внимания на его тон, на впервые ласковое обращение, которое он использовал прошлой ночью и этим утром, которое, как мне казалось, независимо от исхода обоих событий, было до боли сладким.

Это было слишком унизительно. Если бы он проделывал это со мной среди этих подушек в этой комнате для кормления.

— Пожалуйста, — умоляла я отчаянным шепотом.

— Я не буду от тебя здесь кормиться, — пробормотал он, от его согласия я испытала настолько великое облегчение, что рухнула на него. Руки крепко обхватили его за талию, и я прижалась щекой к его груди.

Он снова наклонился, от его дыхания зашевелились волосы у меня на макушке, когда сказал:

— Ты хочешь, уйти отсюда?

Я кивнула, щека скользнула по его груди, его рука, все еще в моих волосах, успокаивающе напряглась, а затем соскользнула.

Он взял меня за руку, и мы пошли на выход по длинному коридору, оставив эту сцену позади, быстро пробираясь обратно к клубу.

Мое сердце бешено колотилось. Вдруг я почувствовала панику. На самом деле сердце билось так быстро и так сильно, мне показалось, что я его слышу.

Потом я поняла, что натворила, и меня охватила новая паника.

Паника была такой сильной, что я дернула его за руку, резко остановившись.

Люсьен остановился рядом и оглянулся на меня.

— Лия...

Я снова перебила его, сказав:

— Я не хочу, чтобы ты думал, будто я жеманная женщина.

Он не ответил. Просто пялился на меня.

Я продолжила, делая шаг ближе, запрокинув голову, глядя ему в глаза.

— Это было прекрасно. Такие вещи всегда будут существовать. Но они также слишком обнаженные. Можно сказать, грубые. На публику. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня в таком состоянии.

— Лия... — начал он, но я продолжала говорить.

— Это личное, я нормально отношусь, если они, — я оглянулась, махнув рукой в ту сторону коридора, откуда мы ушли, для большей выразительности, прежде чем повернуться к нему, — хотят отдавать и делиться и... что угодно... но, если вы делаете это перед другими, вы отдаете эту вещь, она становится не только вашей. А я твоя, ты сам так сказал, и я не хочу, чтобы кто-то другой обладал мной, даже маленькой частичкой меня, никто не должен, только ты.